*  *  *

Не родившись, жила я в раю

робких образов, мнимых движений.

Узнавала я душу свою

в миллионах других отражений.

Я была для себя двойником,

запредельного звука частицей,

но подземным лесным родником

торопилась наружу пробиться.

Рай исчез – прорвалось, растеклось,

расплескалось пространство эфира.

Криком первым моим началось

для меня сотворение мира.

*  *  *

Над прялкою дремлет Бессмертье…

Столетья пронзая насквозь,

под пряжей земной круговерти

пульсирует, крутится ось,

вплетая ветра и травинки,

и судьбы, и лунную пыль.

Здесь в самой безликой былинке

нетленная теплится быль.

И кто-то во мне – так неявствен,

несмел, неуклюж и непрост,

глядит с вековым постоянством

в долину потерянных звёзд.

Клеверный край

Где же ты, мой забрызганный росами

детства краешек – клеверный край,

где воюют дожди с сенокосами,

а в июле – малиновый рай,

где босыми ногами изведана

колких тропок весёлая боль,

где явилась, откуда – неведомо,

к тишине и раздолью любовь…

Разверни мне свой ситцевый, розовый

медоносных лугов лоскуток,

поздоровайся веткой берёзовой,

подари весь в иголках грибок,

раскачай мне качели, и снова я

полечу над землёй без труда,

засверкают, как шишки сосновые,

оттолкнувшись от пяток, года!

*  *  *

Осветил тонкий луч из окошка

поминальную в храме свечу.

На церковной скамье дремлет кошка,

посижу вместе с ней, помолчу.

Отрешенно увижу сквозь пламя

в череде уплывающих лет

лица тех, кого нет уже с нами,

ликов благословляющий свет.

Маме

Мой поезд тронул с места,

стремясь в густую мглу.

Луна кусочком теста

приклеилась к стеклу.

Мне вновь рисуют грёзы

тропинку у двора,

где мамину берёзу

баюкают ветра.

А в доме – и ватрушки,

и добрые дела.

Здесь сказка под подушкой

давным-давно жила.

Там, с мамой – как обычно,

и кошка, и покой.

А волосы привычно

испачканы мукой…

О моём отце

Отец любил компанию, был весел,

и вспыльчив был, и много знал, умел.

Мне в детстве вместо колыбельных песен

военные, о родине он пел.

Я под «Морзянку» засыпала сладко,

и снился мне орлёнок в вышине.

А папа слёзы вытирал украдкой,

и эти слёзы проросли во мне…

О, почему отчаянно люблю я,

когда вдруг сердце просится на взлёт,

услышав с детства музыку родную?

То папина душа во мне поёт!

*  *  *

Я опять хочу родиться,

Повторяясь вновь и вновь

Ветром, облаком, синицей –

Научи меня, любовь!

Снова с миром звонким слиться

В соловьиных голосах,

И дышать, как дышат птицы –

Раствориться в небесах!..

*  *  *

Ты его не ищи, не ищи!

Пусть за окнами дождь суетится,

пробегают зонты и плащи,

расплываются пятнами лица.

Может, сам он себя потерял

в городском металлическом лае,

а сегодня вода сентября

даже след его заливает…

Он, быть может, оставил себя

на другом берегу ненастья -

там летят журавли, трубя

о своём возвышенном счастье,

и уносит его мечты

в поднебесье апрель крылатый,

и так солнечно веришь ты,

что найдёт он себя когда-то!

Всё — только жизнь

Пока жива, я благодарна буду

под ярким солнцем и в кромешной мгле

великому, немыслимому чуду -

дышать, любить, смеяться на Земле.

И людям - за нечаянные встречи,

за роскошь взглядов, за переполох

души счастливой в синий лунный вечер,

за то, что в каждом проявился Бог

и вёл меня тихонько за собою

полянами цветов, долиной слёз.

Я принимала всё, роднилась с болью,

я жить училась набело, всерьёз.

И все мои открытия, ошибки

мне под ногами выстилали твердь.

И пусть туман вокруг, от горя зыбкий,

всё — только жизнь,

лишь часть от жизни — смерть...

О счастье

Если счастьем вдруг сияю,

то раздать его не жалко

хмурым утренним трамваям

и клюющим крохи галкам,

передать свою улыбку

удивлённым лицам встречным -

пусть продлится в мире зыбком

то, что не бывает вечным!