Посвящается режиссёру Нине Григорьевой

– А Ялту помнишь?

– Какую Ялту? – Валентин Иванович дёрнулся, как будто его слегка ударил током собственный холодильник.

Гость, стушевавшись, похлопал себя по карманам, потом достал небольшой листок, сложенный пополам и показавшийся Валентину Ивановичу знакомым, развернул и прочитал: «Ялта, 1981, необыкновенный успех».

– Да, нас там очень хорошо принимали, – сказал Валентин Иванович. И на его лице появилась улыбка счастья, но тут же и спряталась, как осторожный суслик.

– Так и нам пора принять! – сказал повеселевший гость.

Валентин Иванович всю жизнь отдал Театру Юного Зрителя. И так сошлись звёзды, что играл он одних злодеев, отчего получил прозвище Самого Главного Злодея, или коротко СГЗ (для близких – Сигизмунд). И вот сегодня ему исполнилось семьдесят, к чему «новорожденный» оказался совсем не готов. Никогда его не пугал собственный возраст, а тут что-то стало не по себе. Но и театр оказался не готов. Или попросту не заметил юбилея. Правда, утром директор выдал Валентину Ивановичу премию – легко поместившуюся в маленьком конверте маленькую купюру. Но это и всё. Никто не поздравил, не похлопал по плечу. «Забыли, как Фирса…» – вертелось у него в голове, пока он выгуливал свою беспородную Репу – собаку по имени Репетиция. А он и не стал напоминать. Обида вдавила его красивую седую голову в плечи, как будто это не голова, а канцелярская кнопка.

Погода полностью соответствовала концу ноября, настроение тоже, поэтому прогулка была недолгой. Подойдя к собственной двери, Валентин Иванович обнаружил, что опять забыл её закрыть. И что делать с этим склерозом? Когда-нибудь обнесут как липку.

В подтверждение этим мыслям в коридоре обнаружились чужие ботинки. Репа бросилась обнюхивать их, а Валентин Иванович, не разуваясь, прошёл на кухню, где и обнаружил незваного гостя. Это был мужчина лет сорока, небрежно одетый и небритый. Он сидел за столом и, видимо, ждал самого Валентина Ивановича, о чём свидетельствовала непочатая бутылка «Столичной».

– Вы, собственно, кто?

– Я? – Гость выдержал паузу и выдохнул: – Я Фей.

– А я Дед Мороз, – ответил Валентин Иванович, саркастически улыбаясь.

– Не верите? А зря, Валентин Иванович, зря. Что вас смущает? Вы так неодобрительно посмотрели на мою трёхдневную щетину. Так модно сейчас у фей. А вы что хотели? Дешёвые куриные крылья за спиной? Так это голливудщина, честное слово.

– Мне давно не пять лет. Да и в пять я бы не поверил. Не убедительны вы.

– Скажите, какой Станиславский… А мы можем и обидеться. Мы народ языческий, горячий. Можем и собаку из-за недоверия съесть, – гость выразительно посмотрел на Репу, стоявшую теперь рядом с хозяином. Репа сделала два шага назад.

– Вы серьёзно? Серьёзно хотите меня убедить в этой глупости?

– Знаете, Валентин Иванович, к пятилетним пухлым детям мы отправляем голубые вертолёты с бесплатным эскимо. А вам вот я, – гость изобразил подобие улыбки.

– Да ладно вам, не старайтесь, бездарная игра и банальная пьеса. Именно голливудщина, терпеть этого не могу.

И вот тут гость напомнил про Ялту, вынув листок с подсказкой, как козырной туз.

– «Столичная» стояла на столе… – произнёс гость с заунывной интонацией, как это принято у поэтов, но его вдохновение тут же и забуксовало. Тогда он деловито спросил: – Иваныч, а закусь у тебя есть?

Валентин Иванович достал из закромов банку солёных огурцов. Как только крышка была поднята, по кухне пошёл тот самый аромат, который вызывает приступ неприличного слюновыделения у каждого нормального человека, даже женщины. Огурчики, один к одному, пупырчатые и зелёные, как лягушата, были выложены на тарелку с гордой надписью «Общепит».

– Иваныч, ну это же совсем другое дело! Сам солил?

– Сам, – коротко буркнул Валентин Иванович, отмечая про себя, что он совсем не прочь выпить с этим «феем» рюмку водки.

Они выпили за знакомство.

– Вот с чем я к тебе, собственно, пришёл, – не унимался гость, – наши тут делали ревизию и выяснили, что ты проскочил без подарка. А каждому положен один подарок, понимаешь? А тебе вон уже семьдесят годков… Кстати, за это надо выпить!

Выпили за юбилей. И гость продолжил:

– Понимаешь, семьдесят – это… – гость явно пытался найти деликатное слово, но у него не получалось, – это дофига просто! Это просто ужас какой-то, Иваныч!

– Нормальный возраст. Ты тоже на семнадцать не выглядишь, – возражал Валентин Иванович.

– Нееее, не скажи! Вот и в театре о тебе все забыли. Ну, забыли же?

– Просто жизнь сейчас такая. Всем тяжело. И театру тяжело, денег нет. А директор всё равно меня поздравил и премию выдал. И я, если б деньги были, устроил бы банкет, все бы пришли! Гуляли бы до утра! – в голосе Валентина Ивановича зазвучала предательская слеза обиды.

– Да ладно, не переживай, – сказал гость, – что ж я, не знаю? Пришли бы, конечно, паразиты такие… И вот потому-то наш коллектив фей делает тебе наш фейский подарок – любое желание на выбор.

Казалось, гость сам не ожидал, что скажет именно это.

– Любое? – Валентин Иванович засмеялся. – Ну, вот ты и попался!

– Любое! – строго сказал гость. – Хочешь трёхкомнатную квартиру, к примеру?

– Хочу, – спокойно сказал Валентин Иванович, – давай квартиру! В центре!

– В центре? – гость захихикал. – Ты за кого меня держишь? В Кремле ещё попроси, ага… Значит, так: трёшка в спальном районе, 30 минут от метро, новостройка, без планировки. Это всё, что мы можем вам предложить на сегодня.

– Да что вы? И как я буду оттуда в театр добираться? И на что ремонт делать? Ответьте, товарищ Фей!

– Это не наши проблемы, кстати. Берёшь или нет?

– Нет.

– Хорошо. Так и запишем: клиент от квартиры отказался. А что тогда? Жену хочешь?

– Так ты сейчас опять скажешь, что остались только ровесницы.

– Смотри-ка, какой ты ушлый! – опять засмеялся гость. – Ладно, есть и молодые. Какую тебе? Длинноногую блондинку? По-прежнему пользуются спросом у некоторых слоёв населения.

– Что я с ней буду делать, – размышлял Валентин Иванович, – маникюр и педикюр? У нас таких в театре перебывало миллион. А, может, лучше детей, а? Вроде, как я не знал, что где-то у меня сын растёт, а он приедет: «Здравствуй, папа!»

– А что… нормальное желание… сколько ему лет-то может быть? Где-то полтинник, лысина, зрение минус восемь, зубной протез… Приедет к тебе из уездного города N, где вы гастролировали когда-то с «Золотым ключиком», рюкзачок за спиной, скажет: «Жизнь не сложилась, из дому выгнали, поживу у тебя, пока не устроюсь». А потом уже его дети, внуки… тоже сильно скучали по деду, мол, все пятьдесят лет.

– Нет, не надо, давай выпьем за искусство!

Гость понимающе согласился, выпили. Повисла тишина.

– Ладно, убедил, буду называть тебя Феем.

– Спасибо.

– А как ты вошёл в квартиру?

– Вот! – гость поднял кверху большой палец. – Мог бы сказать тебе, что дверь мне не помеха, а не буду. Потому что мы только правду! Мы Договор Правды подписываем. И если нарушаем, то прозрачными делаемся. Баланс, понимаешь ли. Как только поступки становятся непрозрачными, тут же тело начинает просвечивать, да ещё неравномерно, дырками такими… Как пуховый платок, молью траченный. А мне моя внешность (которая тебе не понравилась, я это заметил, не думай!) дорога. Открыта была дверь, ты больше так не делай! Не каждый к тебе, как я, со «Столичной» придёт. К беде неопытность ведёт. Не могу скрыть от тебя, что осталось только одно желание. Всего три было на выбор. Два ты уже отверг. Так что будь аккуратнее!

– А что же загадать-то?

– Хочешь, чтобы я за тебя?

– Нет, спасибо, ты загадаешь… Только я размышлять буду, ладно? Я тебе скажу, когда точно придумаю.

– Давай! Размышляй!

– Вот, скажем, попросил бы тебя устроить меня в хороший театр…

– Точно! В Большой!

– А что бы я там делал?

– Да, в балет, пожалуй, уже поздно. А с песней как, дружишь?

– В оперу, то есть, меня, да?

– Да. Хочешь?

– Не хочу. А вот, знаешь, у себя бы сыграл что-то другое, не злодейское.

– Так… а что?

– Ну, у нас репертуар-то небогатый. Может, Деда Мороза, а? Ходил бы с мешком, детям подарки раздавал… Они, пока маленькие, в Деда Мороза верят. Даже те, которые говорят, что не верят, верят.

– Да ладно, что это за желание? Думай ещё, я не спешу.

– Хорошее желание! Понимал бы что, Фей-корифей!

– Ну не знаю… Я бы лучше Гамлета взял. Берёшь Деда Мороза?

– Беру.

Гость медленно достал из кармана уже другой сложенный листок, развернул и подал Валентину Ивановичу. Это была ксерокопия приказа, где за Валентином Ивановичем именем директора и печатью театра закреплялась роль Деда Мороза.

Руки Валентина Ивановича немного дрожали. Губы тоже. Он понимал, что это какой-то фокус, но почему-то фокус так его растрогал, что сказать он ничего уже не мог, кроме слова «наливай».

– Ну, и вот тебе ещё, по заказу труппы, средство мобильной связи, – сказал гость, подавая коробку с телефоном. – Бонус!

Поздним вечером малоизвестный, никогда не видимый зрителю актёр Кукольного театра, дружественного ТЮЗу, покинул скромную квартиру Валентина Ивановича. К радости от хорошо исполненной роли примешалась чайная ложка дёгтя. Актёр достал из кармана листок с «Ялтой-81» и отругал сам себя: «Говорили тебе, чтоб запомнил и съел! Учить слова надо, обормот!» Но он зря волновался, Валентин Иванович так и не узнал в этом листочке репертуарку того самого ТЮЗа, которому отдал всю свою жизнь.