Oh...you touch my tra la la

Mmm...my ding ding dong…

Ангел.

Нет. Нет, не ангел. Я впервые не знаю, как реагировать. Это… Так не бывает. Так не может быть. Это такой сумасшедший сексапил, что мне крышу срывает с первого взгляда.

Я в жизни не видел таких красавиц.

Высокие скулы. Серые умные глаза, уголки подняты вверх, как у кошки. Невероятно пушистые ресницы. В сочетании с такими светло-русыми волосами такие чёрные брови раньше называли соболиными. Упрямый лоб. Длинная упругая шея. Прекрасно сшитое платье по фигуре, тонкие сильные загорелые руки с тонко вылепленными мускулами. Это… Думаю, это теннис и что-то ещё. Нет, не плаванье, что-то кроме фитнеса. Чтобы так вылепить тело, нужен какой-то другой спорт. Что-то из боевых искусств. Спрошу позже. Стараюсь не пялиться на грудь. Чёрт побери — она без лифчика. Да ёлки…

Меня выручает официант:

— Ваш сок. Морковный. Сливки отдельно.

— Спасибо.

—Ваш мохито.

— Спасибо.

Мы говорим уже второй час. Передо мной лежит её визитка — топовая хантинговая компания. Я их знаю — у них хозяин экспат, скорее всего, из разведки, в девяностых в Россию приехало много разведчиков, ещё бы, "время возможностей", теперь они хантят только топ-менеджмент, собирают такое досье, которое ты бы предпочёл сжечь, не читая. Их фирменный стиль — вежливая, умная простота в общении. Я когда-то трепался с Катькой Мироновой, она рассказывала мне о своих недостижимых конкурентах — и, вот, теперь Рита меня слушает второй час.

Второй час.

Меня слушает.

Рита.

Забавно нас наблюдать со стороны — я включаю расщепление — контролирую себя со стороны — дыхание, осанка, присоединение, подстройка дыхания, тембра, отзеркаливание позы, жесты, ещё расслабиться, ещё. Ёлки, она тоже "зеркалит" меня — но без напряга, легко, с юмором. Игры профессионалов. Смешно. Я поднимаю глаза. Она ловит мой взгляд. Корчит неуловимую рожицу. Проскакивает искра — мы хохочем. Она поправляет волосы. Я знаю этот жест — это особый, неконтролируемый женский жест женщины, получающей удовольствие от извечной игры мужчин и женщин. Она младше меня лет на десять. Тот самый возраст, который заставляет пресс-секретарей, председателей профильных комитетов Думы, президентов нефтегазовых компаний, разведчиков с безупречными генеральскими звёздочками бросать своих многочисленных жён, любовниц с телевидения и любовников из Минэкономразвития, и, очертя голову, падать к загорелым коленкам, пахнущим солью Лазурного берега, лавандой, полынью, конными прогулками и свежевыпавшим снегом в сосновом лесу — где будут играть дети — дети, которых она тебе родит, товарищ генерал. Но сначала…

— Григорий, как вы считаете, у наших с Фирташем серьёзно?

— Серьёзно?

—Я подбираю для моих клиентов людей, целую команду, которая сходу могла бы оценить реальную ситуацию в холдинге. Финансистов, математиков, ваших коллег. Петербургский офис мы почти уже закрыли, московский тоже, сейчас речь идёт о том, где разместить головной офис — в Цюрихе, Вене или Лондоне. Вы какой город предпочитаете?

— Вену.

— Хм… Почему?

Срочно нужна пауза. Что-то идёт не так. Это проверка. Поднимаю руку. Из лёгкого гула разговоров и беспечной летней музыки, заполняющей кафе, материализуется мальчик.

— Молодой человек, вы делаете капучино с лавандой?

— Это любимый кофе нашего шефа.

— Отлично. Можете попросить шефа, чтобы он сделал свой самый любимый кофе, но не как для себя, а для своего самого любимого человека? А вы, Рита?

— Чёрт, вы так вкусно обсуждаете, что я, пожалуй, тоже. Да, и мне.

— Два кофе.

Пока Рита улыбается официанту, я пытаюсь успеть сообразить. "Фирташ"? Это проверка. Проверяет, способен ли я трепаться. Безупречный тест на павлиний хвост, под которым, как всем известно, обычная куриная гузка — если кандидат заглатывает точно рассчитанный комплимент, начинает гнуть пальцы, козырять фамилиями, перечислять офисы, где бывал, и расслабляться на пафосе — хантер продолжает улыбаться и мысленно ставит галочку в твоём досье: "нет".

— Вена — мой любимый город. Вена просторней Парижа. В ней есть какая-то сумасшедшинка, я люблю такие города — сдержанные, но со скрытой сумасшедшинкой, старые кафешки, не просто вылизанный центр, но город, пульсирующий особой энергией…

Рита неуловимо хмурится. Она не любит терять инициативу. Я уже всё понимаю, что дальше будет, поэтому аккуратно наполняю ноосферу ничего не значащими словами, ожидая, какой ход она сделает. Девочки так красиво сердятся, когда думают, что они умело скрывают свои чувства. Улыбаюсь. Она понимает, что я понимаю, что она понимает, что я всё понял. Она даже чуть румянится. "Ты ж моя зайка. Зайка не любит проигрывать".

— Рита.

Она чуть наклоняет голову набок.

— Рита, я был бы последним клоуном, если бы стал трепаться о Фирташе, если бы я имел к его людям какое-то отношение, тем более, если бы знал что-то серьёзное и, особенно, если бы вообще ничего не знал, но начал бы надувать перед вами щёки. Всё это легко проверяется. Мне это не нужно.

— Согласна. Да, мы это уже проверили.

Я улыбаюсь. "Спасибо, девочка". Что ж, это очень мило — обозначить свой профессионализм, показать лезвие фехтовальной рапиры. "Неужели… Рапира? Надо будет спросить. Неужели она занимается фехтованием?"

— Григорий.

— Да.

— Григорий, в своём си-ви вы упомянули эпизод с Магнитогорском. Вы участвовали в тендере по реконструкции ММК?

— Да.

— Можете рассказать чуть подробнее?

— Конечно. Для реконструкции первой очереди производства ребята Бражникова разослали приглашения нам, французам, немцам, британцам и японцам. И американцам, конечно. Хотя американцы всё знали заранее — они же тогда в нашем правительстве и везде сидели.

— Да. Мне папа рассказывал.

"А это прокол, девочка. Значит, ты у нас папина дочка. Что ж… Надо будет понять, кто же у нас папа. Ты уже почти допила мохито, значит, минут через пять, максимум, через десять, пока ты будешь писать на горшке, я буду знать, откуда ты такая красивая. Как же, всё-таки, удобно, что девочки так любят часто ходить на горшок".

— Да. На всей планете Земля таких заводов, как тот, где я работал, всего семь: два в Штатах, один в Британии, один во Франции, один в Германии, один в Японии. И у нас было полтора…

— Полтора?

— Да, где я работал и ещё один, в несколько раз меньше, был на Украине. Но его давно распилили на металлолом. Им такое производство ни к чему. Так вот, все участники тендера разбились на пары: американцы, ясное дело, пошли в альянс с японцами — они логистику через Находку считали самой выгодной, тарифы на платформы по БАМу они бы продавили себе любые, так что они рассчитывали на победу. Немцы, конечно, сами по себе, они себя считали самыми крутыми. Французы сами по себе — они считают себя самыми хитрыми, а британцы взяли в альянс нас.

— Почему?

— Да по тем же причинам, что и американцы японцев, просто британцы быстрее американцев соображают, когда дело денег касается. Империя, над которой никогда не заходит солнце — это не просто так. Теперь они — финансовая империя. Ладно. Короче, победили французы.

— Почему?

— Потому что дали самые выгодные для Бражникова условия.

— Для Бражникова или для Магнитки?

— Без комментариев.

— Понятно.

Забавно наблюдать, как после каждого моего ответа Рита аккуратно ставит галочки в памяти. Похоже, мои акции стремительно летят вниз, поэтому я расслабляюсь. Жаль, конечно, хорошая работа намечается, но…

За стеклянным ограждением светятся рубиновые звёзды Кремля, нас обдувает тёплый южный ветер. Вокруг нас, под нами и вдаль, до горизонта, — переливается огнями огромный город. Я его люблю за привычку не спать, за тяжёлый труд, его особый гул и ритм, который бьёт в грудь планеты, и, словно, усиленный огромным сабвуфером, вспарывает воздух миллиардами звонков мобильников, рёвом нескончаемых потоков машин, разговорами на сотне языков, город вопит на всю Вселенную о своей энергии, о том, что посреди клокочущего желания сидит невероятно красивая девушка с серыми глазами и такими загорелыми плечами…

Поднимаю руку. Опять возникает мальчик.

— Принесите, пожалуйста, плед моей спутнице.

— А вам?

Смотрю на него чуть дольше секунды. Исчезает.

Рита улыбается:

— Мы нашли вашу фамилию в тендерных документах.

— Да. Пятая снизу, если первой считать подпись Дика Селвуда.

Она берёт в руки айфон, двигает пальчиком — никаких "когтей". Для таких сильных рук слишком красивый маникюр. В контрастном свете видно, какие у неё пушистые волосы. Чуть тоньше, чем она хотела бы. Поэтому пучок. Да ещё деловая встреча с очередным из сотен и тысяч кандидатов. Очередная галочка в списке: "Не подходит". Её шея красиво подсвечивается — она явно открыла какой-то скан:

— Точно. Пятая снизу.

За соседним столиком нас давно разглядывают два мужика с повадками депутатов старой волны — на стриженых затылках валики, тяжёлые фигуры уверенных в себе мужиков, но в глазах едва уловимое выражение неловкости — лаунж на крыше Ритца — клёвое место для молодых мультиязычных с мультипассами, Global Russians; здесь хорошо прятаться от тех, кто знает твои обычные тропы, Маугли, — но они-то не Маугли, они другой крови, они вкус крови знают, вон, какими бесцветными тенями сидит охрана. Почему "старой волны"? Новые — смотрятся уверенней, аутентичней. Новые — поджарые, в безупречных костюмах с Сэвил-роуд, с узкой ступнёй, подходящей для колодки, по которой шьют обувь лучшие итальянские мастера — а теперь сам подумай, разве на сорок четвёртом размере решалы будут нормально смотреться итальянские ботинки? А костюм по фигуре? Это совсем другая жизнь, совсем другие игры, с совсем другими правилами. Новые хищники. Так бояре Алексея Михайловича дикими волками смотрели на расфуфыренных птенцов гнезда Петрова, так первогильдейщики-старообрядцы тосковали по расстегаям, разглядывая французских фиф в кафешках, будь она неладна, Европы и прочих парижей. Даже водки не заказать толком, коктейли —  для этих самых, для мальчиков, прости господи, из Минфина.

Слушаю звук своего голоса, разглядываю огоньки свечей, пляшущих в глазах Риты. Что-то рассказываю о тендере, а сам вспоминаю, как же дико, до поросячьего визга, до полного онемения лица, мы напились тогда с Диком Селвудом, настоящим британским инженером, мужиком, построившем то ли двадцать, то ли тридцать заводов по всему Китаю — это ещё в те времена, когда наши коммунисты не брали за пример Поднебесную. Дик проиграл тендер. Дик был зол. Дик был красен и весел. "Гриша, — он держал меня за галстук — просто чтобы не упасть. Потом подумал, что это выглядит too much и тяжело оперся на моё плечо. — Гриша. Вы, русские… Вам не хватает практичности. Вы слишком верите обещаниям. Вы слишком правильные. Вам не хватает практичности, Гриша. Вот французы. Ты знаешь, почему они выиграли? Ты знаешь, что у них по законодательству допускается до пятнадцати процентов сметы пускать на подкуп местных чиновников? И ничего не будет. Главное — приносить пользу Франции, главное — выигрывать для Франции экспортные контракты. А почему мы не дали? Ты это хочешь спросить, да? Мы хотели. Но не смогли. Французы опередили нас. А у нас было лучшее предложение, Гриша! Но ты запомни, Гриша, вам, русским, не хватает практичности!"

Золотые слова.

Теперь у нас, русских, снова есть практичность.

И у нас есть такие, как Рита.

Она поднимается.

Я встаю.

— Нет-нет, Григорий. Я на минутку.

— Конечно.

Смотрю на часы. Всё точно. Ровно десять минут. У меня есть минут семь-восемь в запасе — девочки любят долго возиться с нижним бельём, поэтому у них всегда очереди. Вдруг что-то происходит. Какой-то звук. Тихий звук, пробивающийся сквозь ресторанный саунд — будто из шины выпускают воздух. Бросаю взгляд налево. Два депутата оглядываются на Ритку и замирают.

О, да…

Я всё понимаю — идеальное платье на идеальной фигуре… Но, бог ты мой! Нет, это надо видеть — любой взрослый понимает, что под платьем нет ничего. Вообще. Нет, ничего не светится, это не голливудский эпатаж напоказ, это просто… Я же пришёл, она уже сидела за столиком, поэтому я не предполагал, что… А она идёт по проходу между столиками, нимало не обращая внимания на решал, на каких-то тёток за столиком справа — там тоже замирают разговоры. Безупречное knickerless dress — такие в нашей провинции называют "голыми платьями".

"You tease me

Oh, please me

I want you to be my love toy

Come near me

Don't fear me

I just can't get enough of you, boy"

Закрываю лицо ладонями. Хохот разрывает меня на тысячу маленьких гриш. Теперь всё понятно, Гришка.

Всё очень плохо.

Беру в руки её визитку. Кольца нет, значит, скорей всего, не замужем. Мужчина явно есть. И мужчина из таких, за которыми такие девочки идут на край Земли. Значит, фамилия своя. Кем же может быть у нас папа? Говор у неё не местный, не московский, хотя она и старается. Но не южный и не ленинградский. Что-то простое, чуть округлое. Но без сибирской бесхитростности в интонировании. Это или Омск или Хабаровск. Ха! Я знаю. Ну-ка, погуглим Омск… Так… Опа. Здравствуйте, Николай Николаевич. Заместитель Генерального. Серьёзный мужик. Ага. Союз афганцев. Ну, здравствуй, полковник. Красивая у тебя дочка. Очень красивая.

Всё очень-очень плохо.

Прячу визитку, снова отключаю смартфон. Официант приносит плед.

— Она сейчас вернётся.

— Я положу на спинку.

— Да, конечно. Счёт, пожалуйста.

Если поднять голову, то сквозь московский смог видны самые яркие звёзды. Люблю смотреть на звёзды. Особенно на их отражения в женских глазах…

— Куда вы смотрите?

Рита кладёт айфон на стол. ("Умница, девочка, даже на горшке смотрела досье")

Встаю:

— Официант принёс плед. Давайте я помогу.

Она мягко, по-кошачьи, садится. Укрываю загорелые плечи. Хороший парфюм. На ней только парфюм и безупречное knickerless . За правым ушком маленькая татуировка — две тончайшие буквы — "б" и, кажется "в". Увидеть может только тот, кто целует её в затылок, кто держит её за плечи, когда…

"Не борзей, Гришка, не борзей. Это девочка из другой Вселенной, эта девочка — сам Успех, Успех целует её губы, Успех лижет ей пятки, Успех доводит её до оргазмов — не сходи с ума, Гришка, всё очень плохо".

Оглядываюсь.

Депутаты смотрят на меня характерным взглядом. Было бы дело в какой-нибудь Малаховке или Подольске, дело было бы понятным и простым, как ментовский обезьянник, приёмное отделение в районной больничке. Или морг. Как повезёт. Сажусь. Улыбаюсь. Всё, пора прощаться. Было приятно. Но пора и честь знать. Она сейчас спустится в гараж, сядет в свой кабриолет, мотор будет порыкивать сильной, уверенной кошкой, радио "Монте-Карло" будет рассказывать ей о звёздах настоящего Монте-Карло, дальше будет ночь. Ночь будет нежна…

— Григорий.

— Да? Счёт?

— Нет, Григорий. Вы извините меня за то, что я чуть задержалась. Мне пришло сообщение. Вы извините, у нас такие правила…

— Я понимаю.

— Нет, вы не понимаете. Вот, держите.

Она даёт мне вторую визитку. "Руководитель аппарата". Что? "Омикрон групп". Ого. За такую визитку половина Сити отдаст дьяволу душу.

Всё.

Мне конец.

— Григорий, да. Вы извините за небольшую мистификацию. Я не представитель агентства. Мы хотели встретиться с вами лично, чтобы не вызывать в вас лишних вопросов и реакций.

Она улыбается. Бог мой, как она мне улыбается…

"Deep in the night

I'm looking for some fun

Deep in the night

I'm looking for some love"

— Григорий, наш разговор транслировался. Нас слушали.

— Я понимаю.

— Сейчас закончилась маленькая скайп-конференция, мне поручили вам рассказать о сути нашего предложения.

— Я понимаю.

— Мы берём вас в нашу команду советником промышленного дивизиона. Это очень ответственная работа, поэтому пакет более чем достойный. В ваши обязанности будет входить на новые сегменты вашего рынка, если надо, вы будете трудоустраиваться в интересующие нас компании, работать у них, делать карьеру, изучать реальное положение дел и, по мере изучения, внутреннего или внешнего, мы ожидаем от вас планов по приобретению этих предприятий.

— Я понимаю. Что-то вроде технической разведки и выдача целеуказаний для загонщиков и охотников.

— Ах-ха-ха! Да, Григорий, да! Это отличное предложение.

Я слушаю эхо её смеха.

Не один я слушаю — все столики прижали уши — не каждый день рядом с тобой уверенно и победно смеётся божество красоты и успеха.

— А что касается трудовых коллективов — я имею в виду этих заводов и заводских управлений?

— Это вообще не должно вас волновать. Главное — определять наиболее привлекательные объекты для последующего установления контроля. А далее наши специалисты будут проводить финансовую санацию, производственно-технологическую, логистическую модернизацию и, конечно же, оптимизацию человеческих ресурсов.

"Омикрон Групп"… Изящные буквы "б" и "в" — теперь я точно знаю, что вторая буква точно "в" — за нежным правым ушком. Там ещё маленькая родинка — чуть выше букв — у меня слишком хорошая зрительная память. Ох, Рита-Рита…

— Григорий, значит, как мы с вами договоримся… Я понимаю, что у вас обстоятельства, поэтому вы, пожалуйста, не волнуйтесь, мы с вами согласуем время следующей встречи, думаю, это можно будет сделать даже не в Москве, чтобы не привлекать излишнего внимания. Нет, не к вам, конечно. К моим акционерам.

"Б" и "В"… "Б" и "В"… Как это мило. Какая обалденная девочка. Я в жизни таких не видел. Это не жертва пластики, не кукла с подиума, это редкая редкость. Что ж, Гришка, ломать дрова, так с хрустом.

— Я понимаю. Можно один вопрос?

— Конечно, Григорий Алексеевич.

— Маргарита, скажите, вы, случайно, не занимаетесь — или занимались — фехтованием?

— Мы в вас не ошиблись. Мастер спорта. Шпага. Когда вы будете в нашем офисе, я вам покажу…

— Нет.

— Нет? Ну, хорошо, нет так нет. Вы хотите, чтобы встреча была в Москве?

— Нет. Вы меня не поняли, Маргарита. Нет. Я отказываюсь.

У неё отличная выдержка. Она профи высочайшего уровня. Рита, не переставая улыбаться, допивает кофе, поправляет плед и смотрит на меня пушистым взглядом:

— Почему?

Я молчу. Тихонько улыбаюсь.

— Почему? Нас сейчас слушают?

Она неуловимо вздрагивает. Какая же она невероятно красивая… Она перестаёт улыбаться:

— Нет.

— Да даже если бы и слушали… Маргарита Николаевна… Я. Не буду. Своим трудом. Улучшать. Благосостояние. Человека с тремя судимостями — за разбой и изнасилование. С вашего позволения, я уже рассчитался за ужин.

…Слышно, как смеётся огонёк свечи в колбе посреди стола. Я чуть прикрываю его от сквозняка. Ласковое пламя. Чуть светит сквозь ладонь. Обжигает. Мне не больно. Мне нравится наблюдать её реакцию. Я любуюсь Ритой, как может и должен любоваться мужчина — прекрасной женщиной.

Мгновенно.

Нет.

Быстрее мгновения.

Как удар шпагой.

Шпагой, да…

Я в жизни не видел таких красавиц.

Она смотрит на меня с таким омерзением, будто из её чашки вылез огромный скользкий чудовищный червяк.

Девочку очевидно тошнит от одного моего вида.

Негодование, презрение, отвращение.

Концентрированная ненависть.

Она встаёт, аккуратно снимает плед с прекрасных плеч. При повороте волшебное knickerless dress целует её фантастическую фигуру. Живот на четыре кубика. Супер, девочка. Просто супер.

Не оглядываясь на меня, она идёт на выход.

Депутаты смотрят на меня, тоже улыбаются. Да мало ли в мире лохов… Всё в порядке, мужики. Всё в порядке. Теперь у нас есть практичность.

…Я прохожу тихими коридорами "Ритца", мягкие ковры лижут мои туфли. Вращающаяся дверь. Шум летней вечерней Москвы не спутать ни с чем. Я иду по Тверской, ныряю в переход, смешиваюсь с такими же, как я, людьми, с их заботами, с их хлопотами, с их усталостью, радостями и бедами, потом долгая дорога домой — через кварталы и промзоны, туда, где вдали от огней хорошо видно, как на севере небо светится бирюзой — там, где закончились белые ночи. Полвторого. Я останавливаюсь в пустынном парке. Слышно, как тихонько шелестит листва огромных тополей.

И звёзды.

Бог мой, какие звёзды…