I  Летний кинотеатр моего детства. Те же саманные высокие стены, напоминающие глиняные дувалы, верх которых венчают решетчатые штыри, скрепленные между собой литыми узорами из чугуна. Те же самые дубы, раскинувшие свои вековые ветви над стенами кинотеатра. Так же, как и в те годы, сидят стайками мальчишки на этих стволах и, забыв обо всем на свете, смотрят очередной «недетский» фильм. Все как прежде, как тогда, кажется, что ничего не изменилось, лишь фильмы стали иные, но их полуторачасовая жизнь все так же заставляет зрителей плакать, смеяться, и они, затаив дыхание, сопереживают персонажам и героям фильма в этом летнем кинотеатре Ахмета.

Я сижу под звездами в темном открытом зале. Сноп проекционного луча, пробивая тьму и полчища ночной мошкары, пролег над головами зрителей. Я вглядываюсь в их лица. Знают ли они, почему этот летний кинотеатр носит имя Ахмета?..

Должны знать.

II

Ему было за шестьдесят. Он еще во время войны мотался с кинопередвижкой по прифронтовым дорогам, показывая бойцам героические фильмы тех лет: «Секретарь райкома», «Радуга», «Иван Грозный», «Александр Невский», «Два бойца», «Парень из нашего города».

Солдаты, несмотря на близость вражеских позиций, во все глаза взирали на эту почти земную жизнь, чем-то похожую на их военную тяжесть, но невидимым образом разделенную на вымысел и реальность. Многие из бойцов впервые в жизни видели это самое кино, ибо на скорых сборах им было не до фильмов, они, мобилизованные из глухих сибирских хуторов и деревень, из горных и степных кишлаков и аулов, проходили совсем другую науку – науку убивать. И в эти короткие часы они, взирая на экран, радовались посланному с небес в лице бойца-киномеханика Ахмета наслаждению и передышке, когда можно перекурить и не только следить за действием сюжета, но и думать о самом сокровенном, что осталось по ту сторону Урала.

Во время бомбежек Ахмет выключал движок, и когда гул фашистских бомбардировщиков угасал в ночном пространстве, бойцы нетерпеливо бурчали:

– Давай, Ахмет, крути дальше. Улетели «мессеры».

И после войны Ахмет не расстался с любимым делом. Когда началась целина, он мчался на разбитой полуторке по дорогам Северного Казахстана в отдаленные совхозы и аулы. И молодые парни, целинники, радовались любому фильму, привезенному Ахметом из облкинопроката. А через пять лет, почувствовав боли в пояснице, он приехал в наш южный город показаться врачам, так и остался здесь жить у сестры. Врачи определили радикулит, и Ахмет устроился киномехаником в летний кинотеатр. Фильмы показывал три раза в неделю, а зимой работал сторожем здесь же, в парке.

Начиная с апреля мы, дворовые мальчишки, не давали ему прохода:

– Дядя Ахмет, ну когда?..

– Рано еще, холодно ведь во дворе, – улыбался он в редкие усы. – Вот ближе к майским праздникам потеплеют ночи, тогда и начнем.

– Только обязательно про войну, дядя Ахмет.

– Хорошо, пострелята, – молвил он. – Вы бы чем бездельничать, лучше б помогли мне скамейки покрасить и зал прибрать...

И в период буйного цветения, когда благоухали сады и исходила накипью сирень, начинался в летнем кинотеатре праздник первого фильма. Мы еще за день с утра помогали Ахмету расклеить афиши, обегали близлежащие дома, оповещая о предстоящей картине. Зная только название, гадали, какие события произойдут в ней.

На фильмы тогда ходили семьями, шли как на праздник, но мы, дворовые пацаны, считали зазорным и плохим тоном для себя – идти вместе с родителями, и если даже фильм был не «до шестнадцати лет», все равно карабкались на могучие стволы и ветви дубов, окружавших летний кинозал. Да я вообще не помню, чтобы кто-либо из нас, мальчишек, покупал билеты. Их брали те, кто был возрастом постарше или же впервые приглашал девчонку. Эти ребята, да и девчонки тоже, еще недавно так же, как и мы, сидели на скрученных ветвях деревьев. Но сейчас они с важными лицами покупали своим смущенным особам синенькие билетики и, глядя на нас, небрежно цедили сквозь зубы:

– Щеглы!..

Мы на это отвечали улюлюканьем и свистом, и этот гвалт продолжался, пока они с красными напряженными лицами не садились где-нибудь в глубине, подальше от наших наглых взоров. Это был своеобразный ритуал проводов нашего старшего собрата из детства в юность.

Ахмет, как нам казалось, не замечал или делал вид, что не замечает нашу бесплатную галерку, но два раза в сезон: в День Победы, когда он надевал свой единственный бостоновый костюм с двумя медалями, и в День защиты детей – этот старый киномеханик, пропустив всех билетных зрителей, галантно распахивал решетчатую калитку:

– Ну-ка, пострелята, прошу! Сегодня для вас вход свободный.

И мы стайкой птиц слетали с деревьев и шумно усаживались на скамейки, не обращая внимания на негодующих и возмущенных зрителей. И когда проекционный луч впивался в экран, зал затихал. Зрителей и нас, мальчишек, обвораживала необъяснимая сила кино.

ІІІ

Однажды, когда я поудобнее устроился на морщинистом суку, оттеснив тем самым своего друга Анвара к развилке ствола, крутили какую-то заграничную ленту. Люди жили у моря, ловили рыбу. И когда рыбаков начало относить штормом в открытое море, вдруг погас луч аппарата. Это было неожиданным, ибо Ахмет всегда честно исполнял свои обязанности и ему никогда не кричали зрители: «Сапожник!» Несколько мгновений зал молчал, затем зрители начали оборачиваться в сторону кинобудки, глядя на маленькое окошко. Поднялся небольшой гул, но вновь появился волшебный луч, и все успокоились.

И никто не подозревал, что творилось в будке киномеханика. Трое пьяных парней ворвались к Ахмету. Один из них, в красной ковбойке, схватил его за плечо и, дыша перегаром, потребовал:

– Слушай, папаша, мы опоздали к началу сеанса. Ну-ка крути по-новой, – и выключил кинопередвижку.

Ахмет хладнокровно вновь включил аппарат, повернулся к парням и хмуро ответил:

– Знаете что, ребята... выпили, ну, и идите по домам.

– Ах ты, фраер!.. Рашид, объясни-ка ему...

Тяжелый удар сшиб старика.

– Не будешь, говоришь? Что ж, мы сами твое кино покрутим, – рычал обкуренный парень в ковбойке. – Оттащите его...

Ахмет, пошатываясь, встал и, пересилив боль, шептал разбитыми губами:

– Нет... нет... нет!

– А ты, оказывается, крепкий одуванчик. А это как тебе?..

В последнее мгновение Ахмет почувствовал, как что-то холодное и острое резко вошло в левый бок. Ухнув, он навалился на проектор, кинопленка разорвалась, кровь брызнула на линзы, и они, увеличив ее, выплеснули эту кровь пожилого человека на матерчатый экран.

Люди вскочили. Тишину разорвал пронзительный крик:

– Ахмета убили!!!

Я, разодрав штанину, слетел с дерева. Будка была полна народа. «Скорая помощь» и милиция приехали одновременно. Безжизненное тело киномеханика свисало с все еще стрекочущего агрегата. Кто-то выключил его. Это был последний киносеанс Ахмета. Врачи положили его на носилки и накрыли простыней. Люди в мертвом молчании проводили карету «Скорой помощи», они все еще были оглушены произошедшим. Вдруг из оцепенения всех вывел плачущий голос Лехи:

– Они вот туда побежали, я видел – все трое туда побежали, дядя милиционер, – кричал он, показывая в сторону паркового пруда.

– Молчи! Ничего ты не видел, – испуганно прижала Леху мать.  – О горе ты мое! Убьют же тебя... Он ничего не видел, товарищ милиционер.

– Нет! Видел! Видел! Видел! – исступленно орал Леха. – Они там, в кустах.

– О господи!.. – взмолилась мать.

Но ее никто не слушал, все побежали в сторону пруда. И мы, прячась от родителей, рванули туда, испуганно шарахаясь по темным кустам.

IV

Преступников поймали. Я никогда не видел фашистов, разве что в фильмах, которые показывал нам дядя Ахмет, но когда той ночью их провели мимо меня, двенадцатилетнего мальчугана, мне показалось, что это они и есть – фашисты и изверги. И сейчас, через много лет, я убеждаюсь в этом.

Летний кинотеатр после той страшной ночи осиротел. Люди подходили к пустому афишному стенду и, вздохнув, удалялись, оглядываясь на пустующие скамьи. Ахмета хоронил весь наш район. Мы, мальчишки из близлежащих дворов, несли поочередно атласную подушечку с двумя медалями и с каким-то значком. Когда нес я, успел прочесть надписи: «За отвагу», «За освоение целинных земель», «Отличник кинофикации СССР».

А через месяц появился новый киномеханик – молодой парень. И вновь начались сеансы в летнем кинотеатре. Казалось, что все забылось, но чья-то рука на афишах после надписи «В летнем кинотеатре» дописывала два слова «имени Ахмета». Со временем народ привык к этой надписи, и все люди звали с тех пор этот летний кинозал Ахметовским кинотеатром.

Жизнь продолжалась. Продолжались и фильмы в летнем кинотеатре – с весны до поздней осени. На многие фильмы ходил и я, но уже покупал синенький лепесток входного билета. Мое детство кончилось.

V

К югу от города, ближе к предгорным холмам, расположено старое кладбище нашего района. В левом заброшенном углу среди увядающих яблонь есть небольшая каменная плита. На ней высечено арабской вязью «Ахмет Асан-улы». День рожденья и дата гибели. Если увидишь ее – не пройди мимо. Возложи на плиту букетик диких цветов, благо их много растет по углам этого старого заброшенного кладбища. Возложи – здесь похоронен человек из моего детства.