Теплый воздух упруго толкал его в спину через дырявый  спальник, найденный им в куче тряпья возле дома, который ремонтировали в Рего-Парке, затем равномерно стекал к стоптанным, когда-то рыжим, а сейчас выцветвшим до неопределенного цвета тяжелым ботинкам, обтекал грязную куртку, забирался под обмотанную шарфом шею, и ему становилось хорошо и приятно. Три дня назад, когда вдруг совершенно нежданно в Нью-Йорк пришла сибирская зима с сугробами и зверским ветром с Гудзона,  ему повезло найти в узком, почти не видном с улицы закутке эту решетку. Длиной приблизительно метр двадцать и шириной сантиметров пятьдесят, она тихо урчала, выдыхая теплый воздух откуда-то снизу, где работали мощные кондиционеры.                            

            Он открыл глаза, посмотрел вверх. Громада небоскреба вавилонской башней отвесно уходила  в тусклое рассветное небо, с которого, кружась, сыпалось снежное конфетти. Потянул за змейку спальника, повернулся на правый бок, поджал ноги в коленях и, упершись ладонями в землю, встал на четвереньки. Потом поднялся на ноги. Последний месяц у него сильно болели колени, и ему было легче вставать так.

            Украденная в магазине "Key Food",  металлическая продуктовая тележка стояла рядом. Он свернул спальник, уложил на дно тележки возле синей майки с логотипом какого-то университета, складным ножом, вилкой, ложкой, куском вчерашней пиццы, завернутой в половинку газеты "Нью Йорк Таймс" и четырьмя  большими толстыми целлофановыми мешками. Эти мешки были его пропитанием, его энергией, его жизнью. В каждый из них влезало множество пустых бутылок от пепси, кока колы и спрайта, железных банок из-под энергетиков, содержимое которых поглощали миллионы жителей  огромного города. А потом выкидывали их в мусорные баки, оставляли возле магазинов, на автобусных остановках, газонах или аккуратно ставили под деревьями  или на обочинах тротуаров.

            Пустые бутылки и банки он собирал каждый день, стараясь до отказа набить ими свои мешки. И если выпадал удачный день, долго-долго, по одной, всовывал их  в черную пасть автомата, в обмен на чек, чтобы можно было купить еду, пару банок пива, а зимой, в лютый мороз, заплатить за ночевку в шелтере. Душным летом, он ночевал на скамейках в парках. Весной или осенью, когда на Нью-Йорк проливались обильные дожди, спал в сабвее, а если гоняли копы, залезал в спальник и коротал ночь под каким-нибудь навесом...

            Иногда он заходил в "Liquor store" и, оторопев от россыпи разноцветных шикарных наклеек со всего света, проходил в отдел поскромнее, где на металлических полках располагались такие важные, просто необходимые для старой жизни в СССР, бутылки. Водочные бутылки, на которых держалась жизнь и судьба многих людей, живших в той, уже почти позабытой стране. Среди новых названий "Путинка", "Русский Стандарт",  "Дипломат"  – он покупал не эти, новомодные, украшенные аляповатыми наклейками с многочисленными выставочными медалями бутылки. Брал те, поскромнее, к которым привык еще в Союзе – "Столичную", "Московскую особую".  Эти знакомые названия, придавали ему какую-то уверенность, память, что тогда, в  прошлой жизни все было по-другому...

            ... В той, прошлой жизни он – Михаил Александрович Сотников,  учитель истории одной из ташкентских школ, жил, как и многие граждане огромной страны. Окончил пединститут, женился на Людмиле, преподававшей в старших классах английский язык, потом родилась дочь, Наташка. Однажды,  по путевке всей семьей съездили  в Дом отдыха на голубое озеро Иссык-Куль, и он думал, что жизнь и дальше будет проходить так же размеренно, без особых потрясений, как и десять, двадцать лет назад. И, возможно, в его карьере все изменится к лучшему – назначат  завучем, а почему бы и нет? Даже директором школы! Ведь все видят, как интересны его уроки, как зажигаются огнем глаза учеников, когда он рассказывает им о войне с Наполеоном или об Октябрьской Революции.

             Но после 1991 года, когда Ташкент вдруг стал столицей небольшого, но независимого государства, устанавливающего собственные законы и правила, жизнь изменилась. Закрылись заводы и фабрики, кириллицу заменила латиница, многие специальности, в том числе и специальность преподавателя истории, как и сама история бывшего государства, стали совершенно не нужны. А в школе, где Сотников проработал много лет, открыли ночной клуб. Ни в России, ни в других бывших республиках СССР  у них не было родственников или хороших знакомых и, посоветовавшись с женой, он подал заявление на выезд в Соединенные Штаты. К его удивлению, приглашение на интервью пришло быстро и буквально за несколько дней, получив разрешение, они продали все, что смогли, и купили билеты до Нью-Йорка...

            ...Хотелось есть, и он достал кусок пиццы. Он любил именно такую пиццу, под названием «пепперони», с аккуратно уложенными сверху на расплавленный сыр, кругляшками  нежного сервелата. Сейчас, на морозе, пицца промерзла, приходилось изо всех сил жевать каждый кусок, но постепенно, чувство голода притупилось и, значит, можно было начинать новый день.

            Сегодня он решил начать с торговой улицы Остин-стрит. Эта улица в Квинсе, заполненная ресторанами, магазинами модной одежды, дешевыми кафешками и овощными лавками, в любую погоду была забита народом, либо что-то покупающим, либо слоняющимся просто так, либо спешащим по своим делам – к станциям сабвея и автобусным остановкам.

            Первым был маленький китайский ресторанчик с гордой вывеской "Восточный дракон". Даже не ресторанчик, а забегаловка с двумя столиками на восемь человек и деревянной стойкой, за которой на больших черных сковородах, стоящих на газовых горелках, два китайских повара ловко орудовали шумовками, подкидывали вверх зелень, кусочки мяса, какие-то приправы – все, что придает китайской кухне пряный азиатский вкус.      

            - Тhank you, sir, - произнес в телефонную трубку пожилой китаец, затем что-то по-китайски сказал молодому парню, протянув листок с адресами и большие пакеты. Парень взял пакеты, завел байк, стоявший у входа и покатил развозить заказы.                                           

           - Ни хао - здравствуйте, - поздоровался Сотников вежливым китайским приветствием.

             На этом знания этого языка оканчивались, и он остановился.                                  

            - А-а, Russian, - сказал китаец. - I'm sorry, business is going badly, we decided to hand over empty containers ourselves. - Сожалею, бизнес идет плохо, мы решили сами сдавать пустую тару.                                                                                                        

И повернулся к зазвеневшему телефону.                                               

Сотников вздохнул. Это была плохая примета. Пятнадцать-двадцать пустых банок пепси-колы из «Восточного дракона» – были удачным почином, знаком, что сегодняшний день сложится хорошо...

          ...Прилетев в Нью-Йорк, они нашли объявление в газете о сдаче квартиры. Это был бейсмент – жилое помещение в подвале частного двухэтажного дома в Квинсе. Как принято в этой стране,  заплатили рент сразу за два месяца – первый и последний.        Хозяин – пожилой поляк, немного говоривший по-русски, предложил помочь с работой. Хлопнув Сотникова по плечу, сказал:                                                   

           -  Пану повезло – племянник как раз набирает рабочих на стройку. Прекрасная зарплата – пятьдесят долларов в день. Если пан согласен, может начинать с завтрашнего утра.    И так как авиабилеты в Нью-Йорк и рент за квартиру съели почти все  денежные запасы, Сотников сразу согласился.                                                                                  

           "Стройка так стройка," – решил он. В Ташкенте ему приходилось клеить обои, шпатлевать полы, даже раз застеклить балкон – словом, делать работу, которую он мог выполнить сам, экономя деньги из скромной учительской зарплаты, которых никогда не хватало. И потом, он был уверен, что ему повезет, обязательно должно повезти в новой жизни в этой незнакомой стране. Ведь в большинстве американских фильмов, которые он видел и любил, герои всегда начинают с чего-то малого, а потом... потом обязательно выпадает счастливый случай, или птица счастья выбирает тебя... И пусть ему уже исполнилось сорок пять, конечно же, и у него все впереди...

            Племянник  хозяина подъехал ровно в семь утра на большом пикапе, в кабине которого находились еще три молодых парня.                                                               

      - Buenos dias, - повернулся к Сотникову один из них.                                                  

      - Вроде испанцы, - подумал Сотников и в ответ произнес английские слова, лихорадочно выученные перед отъездом в Америку.                                                          

      - Thank you. I am good.                                                                                                                    

 - He   is Russian, - объяснил племянник хозяина. - He will work with you.        - Он будет работать с вами...

            ...Две красные банки из-под колы  еле держались на краю переполненной урны для мусора. Сотников вытащил из тележки пластиковый мешок, засунул в него банки и начал проверять мусорную урну. Сверху лежали  картонные стаканчики от кофе, смятые газеты, коробки из-под обуви, гнилые яблоки из соседнего овощного магазина. Но вот его руки нащупали две большие бутылки. Он потащил их вверх, улыбнулся. Это были  двухгаллонные емкости от спрайта. Ну, что ж, с этой урны он заработает двадцать четыре цента...

            ... На работе Сотников очень уставал. От тяжелых мешков с цементом, песком, длинных увесистых металлических брусьев, которые  перетаскивал на стройке, затекала спина, подкашивались ноги и во время обеденного перерыва, когда испанские ребята доставали захваченные из дома пластмассовые коробки с вареным рисом, приправленным мясом и овощами, Сотников отходил в сторону, ложился на спину. Он закрывал глаза, пытался расслабиться в надежде, что боль в пояснице, плечах, наконец-то, отпустит и разбитое, натруженное тело позволит дотерпеть до конца рабочего дня.                 

Вечером он отдавал жене заработанные пятьдесят долларов, не в силах даже поужинать, заваливался спать.

            С дочкой Наташкой отношения у него не ладились. Он понимал, что в двенадцать лет здесь в Нью-Йорке, не зная языка и не имея друзей, ей, брошенной, как в омут, в чужую школу со своими привычками и обычаями, трудно и одиноко. Но в воскресенье – свой единственный выходной, стараясь набраться сил на следующую рабочую неделю, он большую часть дня лежал на диване тупо уставившись в старый телевизор, купленный за тридцать долларов на блошином рынке. Ему казалось, что он попал в огромную бешено крутящуюся воронку, мешающую выбраться наверх. И оставалось только, срывась, соскальзывая вниз, изо всех сил, обдирая ногти, цепляться за ее стены, боясь, что попадет в бешеный водоворот, который утянет его вниз, в черную дыру, которой кончалась эта воронка...

            В воскресенье они с Наташкой оставались одни. Жена устроилась в большой отель на "уборку" – перестилала кровати в номерах, вытирала пыль, пылесосила. Возвращалась она поздно, всегда не в настроении, часто изливала злость  на Сотникова. Он старался этого не замечать – выходил на улицу, глубоко затягиваясь, долго курил, вспоминая что-либо хорошее из прошлой жизни...

            …В тот год с женой Людмилой и Наташкой они поехали на озеро Иссык-Куль, голубым облаком лежавшее между огромными снежными горами.  Дом отдыха, где они остановились, был комфортабельным и уютным. Кормили там хорошо, понимая, как разыгрывается аппетит от чистого горного воздуха, возили на экскурсии. И однажды, повезли в знаменитую на всю Киргизию ореховую рощу. За окном автобуса тянулась зеленая от подросшей после дождей травы степь.                                                    

  - Ой, смотрите, смотрите! - вдруг закричала Наташка.                                                 Совсем рядом с дорогой стоял большой гнедой жеребец,  щипала  траву кобылица, а на разъезжающихся тонких ногах к ней спешил маленький жеребенок с белой отметиной на морде. Жеребец вдруг повернул голову к автобусу и громко зло заржал.                                         

- Это Аксай, - сказал экскурсовод. -  По-русски – Белая Река. Так его местные называют. Дикий жеребец, никого к себе не подпускает...               

            Видимо, этот большой гнедой жеребец почему-то запал Наташке в душу. До этого не очень любившая рисовать, она стала часто вытаскивать фломастеры, краски – и Аксай – Белая Река со своей маленькой семьей возникал в альбоме для рисования, украшал тетрадки по русскому и арифметике. А перед сном, Наташка просила:                                                    

- Расскажи историю про Аксая?                                                                                     

Вот только Сотникову нужно было готовиться к урокам, проверять тетрадки и, под угрозой лишения премии, строгого выговора и других страшных кар, конспектировать очередную толстенную книгу генсека Брежнева, поэтому он обещал рассказать историю в другой раз. Но, видимо, Наташка от этих постоянных отказов обиделась и больше не просила...

            ...С темного неба медленно лениво закружились мелкие снежинки и Сотников поежился. Он вспомнил решетку, дарящую тепло, застегнул куртку  на верхнюю пуговицу и туже замотал на шее шарф. В этом мексиканском ресторане, к которому  он сейчас подошел, ему часто везло. Меняя большие черные мешки для мусора, уборщик Мигель ленился сортировать пустые банки и бутылки и за пять долларов отдавал их Сотникову. И сейчас, обойдя ресторан, Сотников заглянул на кухню, дверь которой, была чуть приоткрыта.             

- Voy a salir ahora - Cейчас выйду, - заметив Сотникова, сказал Мигель. Он плечом приоткрыл дверь пошире и вытащил два больших черных мешка.                           

- Hoy mucho. Vamos seis dolares - Давай шесть долларов. Cегодня много.    

            Сотников протянул деньги, положил мешки на коляску. Сейчас, чтобы совсем не замерзнуть, он в ближайшем "Dunkin’ Donuts" купит стаканчик горячего кофе с сахаром и булочку...        

            Придерживая ногой колесо тележки, Сотников сидел на скамейке в небольшом скверике. В этом скверике на углу Йеллоустоун и Квинс бульвара, украшенном позеленевшим от времени бронзовым памятником какого-то героя, черт его знает, когда происходившей американо-испанской войны, в хорошую погоду собирались любители шахмат и нард. Сейчас же, в снег и холод, сквер был тих и пуст, только иногда, живущая на окрестных деревьях юркая серая белка спускалась вниз, высматривая на земле забытую шишку или желудь.                         Каждый глоток сладкого обжигающе горячего кофе согревал Сотникова, возвращал ему силы. Сейчас он медленно, смакуя, допьет кофе, доест булочку – свой сегодняшний обед и начнет сортировать пустые бутылки и банки...

...Сотников хорошо помнил тот день, когда вернулся с работы.                                            

- Нам нужно поговорить, - сказала жена. Затем обернулась к Наташке: 

- Погуляй, пожалуйста, полчаса на улице.                                                                   

И когда Наташка вышла, произнесла:                                                                            

- Я ухожу к другому человеку и забираю ребенка с собой.                             

Увидев, что Сотников хочет что-то сказать, добавила:                                               

- Давай не будем ничего выяснять. Вещи мы уже собрали, и утром за нами заедут.

            Утром, к дому действительно подкатил большой синий внедорожник, посигналил несколько раз и бывшая жена Людмила, подхватив два чемодана, тут же выскочила на улицу.

Сотников посмотрел на дочь. Она закинула за спину школьный рюкзачок, взяла сумку с учебниками, обернулась и сказала: 

-  Я иногда буду тебя вспоминать...

            В тот день Сотников не вышел на работу. Весь день неподвижно лежал на диване, смотрел в потолок. Слева, в углу, потолок отсырел, большое серое мокрое пятно медленно ползло к центру. Сотникову захотелось пить, он встал с дивана, пошел на кухню, но вдруг почувствовал, как сдавило сердце и стало нечем дышать. Отлежавшись, вышел из дома, медленно побрел к ближайшему врачебному офису.

Чернокожая девушка, сидевшая за деревянным барьером спросила:                                    - What is your insurance ? Какая у вас страховка?                                                              

А после отрицательного ответа сообщила:          

- Doctor's appointment is $ 250. Прием у доктора стоит двести пятьдесят долларов.

            Двести пятьдесят долларов были для Сотникова огромной суммой, он развернулся и медленно пошел обратно. Сердце болело еще несколько дней, он не мог ходить на работу и племянник хозяина его уволил. А затем, сам хозяин поинтересовался:                          

            - Как пан думает платить рент следующий месяц? -  И добавил:  -  Если завтра не будет денег, я прошу пана съехать...

            ...На больших часах, висевших над входом в банк, стрелки раскорячились  на шесть вечера. Мелкая крупа прекратила сыпаться с неба, будто ее запасы на сегодня закончились. Сквер, где он сортировал выброшенную посуду, был по-прежнему пуст. Его руки, привыкшие к этой работе, двигались быстро, он почти не смотрел, как они перекладывали металлические банки от кока-колы, спрайта, пепси-колы, различных соков и энергетиков  в один  пластиковый мешок, стеклянную тару в другой, двухпаундовые емкости в третий. Он мог в это время думать о чем-то своем...

            ...Все его вещи поместились в спортивную сумку. Многое он оставил, потому что не знал, где придется ночевать. В начале, Сотников зашел в "Liquor store", купил бутылку водки. Через дорогу, недалеко от станции сабвея начинался большой парк, с детскими площадками. Рядом молодежь играла в баскетбол, и каждое попадание в кольцо вызывало восторженные крики.             

Сотников присел на крайнюю скамейку, рядом поставил сумку, сунул руку в черный пакет, в котором лежала бутылка, – по законам этой страны нельзя держать на виду спиртные напитки, отвинтил крышку, поднес пакет к губам. Водка пилась легко, будто была совсем не водкой, а свежей ключевой водой. Ему сразу стало легче, и он не заметил, как отключился.        

            Ранним утром – сквозь просвет в раскидистом дереве солнечный луч упал на его лицо и Сотников открыл глаза. Голова раскалывалась, к горлу подступала тошнота. Он протянул руку к сумке – в ней должна быть бутылка воды, но рука нашарила пустоту. Он сел, заглянул под скамейку. Сумки не было. Сотников лихорадочно обшарил карманы. Пропали документы, а главное, исчезли  все его деньги – сто восемьдесят три доллара, с которыми он  хотел начать новую жизнь...                    

            Несколько дней, не зная, что делать, Сотников просто слонялся по улицам. Чуствовал, как от голода сдавливало желудок и уходили силы. Он пробовал заходить в "McDonald's" делал вид, что рассматривает меню, а сам с надеждой ждал, что кто-то не доест свою порцию или не допьет колу. Дождавшись, сразу же кидался к столу, лихорадочно запихивая в рот остатки картошки-фри и огромными глотками допивая из картонного стакана колу или пепси...                 

            Однажды, он обратил внимание на пожилого индуса в грязной чалме, толкавшего           перед собой тележку с большими целлофановыми мешками, набитыми разноцветными пустыми банками. Индус подходил к каждой урне для  мусора, внимательно изучал ее содержимое. Если находил пустую банку или бутылку, аккуратно всовывал в свои мешки. И Сотников, неожиданно для себя пошел за ним. Индус направился в ближайший  "Key Food", позади которого на парковке стояли несколько автоматов, затем снял мешки с тележки и начал засовывать банки и бутылки в резиновый рукав автомата. Автомат довольно урчал, проглатывая пустые разноцветные банки, а потом выплюнул чек. Индус вошел вовнутрь гастронома, отдал чек ближайшей кассирше, и она протянула ему четырнадцать долларов...

            ...Сотников поднял мешки, с аккуратно рассортированными банками, положил друг на друга в тележку, перевязал толстой бечевкой, чтобы не съезжали, и медленно покатил ее по асфальтовой дорожке. Он перешел через дорогу и на другой стороне, напротив какого-то огромного здания, с  горящей на крыше зеленой неоновой вывеской "Parker" увидел большой  "Key Food".              

На парковке он развязал бечевку, поставил тележку перед пустым автоматом, расскрыл первый  мешок и начал засовывать его содержимое  внутрь. Автомат, видимо соскучившись по пустым металлическим банкам, тихо загудел и, проглотив последнюю, выдал чек.  Сотников раскрыл следующий  мешок и стал кормить автомат стеклянными бутылками. Наконец, закончил и пошел в магазин «окешивать» чеки...

            Сотников знал, как проведет сегодняшний вечер. Сейчас в "Liquor store" купит маленькую, двухсотграммовую бутылочку "Столичной", потом на час зайдет посидеть в пиццерию, хозяин которой, Луиджи, итальянец из Неаполя, страшный фанат родного футбольного клуба, уважал Сотникова за то, что тот  назвал почти полный состав "Наполи", включая нескольких резервистов. Знания эти были из прошлой жизни, когда Сотников старался не пропускать трансляций футбольных матчей и от корки до корки изучал еженедельник "Футбол".  Иногда, заходя в пиццерию, он на ломаном английском беседовал с Луиджи о футбольных делах, о чемпионате Италии, о прогнозах, когда, наконец, "Наполи" возьмет скудетто. И расплачиваясь за съеденный кусок пиццы, в подарок всегда получал еще одну бесплатную порцию.                                                                                     

- Russian fan of  Napoli, - улыбаясь, говорил Луиджи и пожимал Сотникову руку...

            ... Сотников аккуратно расстелил спальный мешок, залез вовнутрь, застегнул змейку. Снизу, из решетки шла волна жаркого воздуха, и ему было уютно, тепло и спокойно. Он был доволен сегодняшним днем, может быть, волшебная птица счастья, наконец-то, выбрала его?        Посмотрел вверх. Небо очистилось, большие звезды светили ярко. Он вдруг вспомнил, что такие же звезды видел давным-давно на берегу голубого озера Иссык-Куль, когда они с женой и Наташкой, тесно обнявшись, смотрели на ночное азиатское небо.

            И уже засыпая, вдруг увидел синюю котловину небольшого озера, удивительно сладкую траву вок­руг, маленького, нескладного еще жеребенка, ждущего разрешения  гнедого жеребца. Но вот жеребец осторожно спустился к воде, прислушался, замер, втянул ноздрями воздух, ти­хонько заржал. Тогда кобылица нежно и легко подтолкнула жеребенка  и  он, вытянув вперед морду, жадно взахлеб начал пить.           Потом обернулся. Аксай – Белая Река и мать-кобылица стояли рядом и смотрели на него...

Нью-Йорк