В школе мы проходили Льва Толстого, и там была такая фраза: - «все счастливые семьи счастливы одинаково, каждая несчастная несчастлива по-своему». Это единственное, что я запомнил. Я даже не помню, в каком это произведении было, но саму фразу помню.

            Потому что это про меня. Про нашу семью. Другие могут говорить и думать, что угодно, но я твердо знаю, какая семья счастливая, а какая – нет. Счастливые семьи все одинаковые. Там вместе обедают за большим столом, много смеются, обсуждают все, что волнует каждого. В несчастных семьях молчат. Говорят, конечно, но так, по необходимости. Сегодня на обед суп варить? Кто взял мои носки? Где пульт? Кто выкинул мою газету? Ты сегодня домой придешь или ужин не готовить? Ну, и так далее.

            Счастливые семьи вместе, даже если разъезжаются куда-то в разные стороны. Потому что потом они все равно собираются вместе. И, пока они в разлуке, они знают, что они все равно – семья, что они все равно – вместе, и ждут встречи, ждут друг друга.

            А в несчастных семьях все, наоборот, сидят в одной квартире, каждую минуту сталкиваются нос к носу, но все равно не вместе. Все равно – чужие. Просто люди, которых связывают прописка и привычка.

            Мои мать и отец приходят в квартиру есть, спать и, самое главное, смотреть телевизор. Если кто ищет в жизни смысл, то им его искать не надо, он у них есть – в телевизоре. Поэтому у нас дома два телевизора, один в комнате родителей, мамин, второй – на кухне. Папашин.

            Мать, когда смотрит телевизор, ест шоколадные конфеты, или печенье. Отец пьет пиво. С воблой. Или без воблы. Но оба они двигают челюстями, когда смотрят в экран. Часами смотрят, и едят. Иногда мне кажется, что если выдернуть телевизор из розетки, то они все равно будут смотреть пустыми глазами в экран и жевать, глотать, чмокать. На работу они ходят, чтобы получать зарплату. Потому что работа единственный их источник дохода. Она для них – только источник дохода. Ничего больше.

            Моя сестра тоже работает. Вкалывает, будь здоров. Для нее работа – способ вырваться из «этого дерьма», как она выражается. Она копит на ипотеку. Парня постоянного у нее нет, хотя ей давно пора замуж. Но замуж при такой работе выйти трудно, хотя на внешность она вполне себе. Не принцесса, но все на месте.

Замуж тоже просто так не выйдешь, а у нее все мысли и действия устремлены на мечту о собственной квартире, и не до мужа ей. Хотя, по моему, найди она себе мужа с квартирой, вопрос бы отпал сам собой. Но ее переклинило на том, что сначала надо вырваться, а потом уже у нее начнется рай и жизнь – муж, путешествия, шуба из чернобурки, ну, и что там еще полагается.

            Когда сестра дома, она торчит в ванной. Берет туда с собой журналы, телефон, мешок косметики, набирает воду, и сидит там часами. Закрывшись от «всего этого дерьма». Шум воды и «бубубу» в трубку. Она говорит, что ванная – единственное место, где она может отдохнуть, где ее ничего не напрягает, и она может расслабиться и ни о чем не думать.

            По мне, так пусть она хоть живет в ванной, русалочка. Меньше трется в нашей общей комнате. Когда взрослые люди разного пола, у которых нет ничего общего, кроме прописки и привычки, трутся в одной комнате, они постепенно начинают друг друга ненавидеть. Потому что им некуда друг от друга деться.

            В нашей семье эта ненависть пассивная, молчаливая. Сестра в ванной, мать в комнате родителей, отец на кухне, я – в нашей с сестрой комнате. У компа. Это тогда, когда я дома. Обычно я так же, как сестра, стараюсь свалить.

            Мне восемнадцать лет, я живу в одном спальных районов златоглавой, на седьмом этаже шестнадцатиэтажного дома, учусь на первом курсе универа, на юриста, и подрабатываю в одной конторе на удаленке. Делаю сайты для разных клиентов. Сайты дешевые, корявые, самому противно. Но другую работу я найти не могу, а точнее, не хочу, мне и так нормуль.

            Вот и сегодня у меня в кармане шуршит кой-что, и вполне хватит, чтоб потусить. Поэтому я выхожу во двор, сажусь на спинку лавки, ставя ноги на сиденье, курю и жду Дэна и Серегу. Мы поедем с ними в клуб. Пока я курю, я смотрю на свой двор, в котором я живу всю жизнь. Вот вылез из подъезда наш бывший физрук Сан Саныч, со своей овчаркой. Овчарка старая, ухо одно висит. А ведь когда-то это был зверь! Грудь, лапы – ух! Когда Сан Саныч с ней выносился во двор, все разбегались, она его тянула так, что он на ногах устоять не мог, при всей своей физкультуре. Так и скакал за ней, пока она не успокоится.

            Вон малолетки собираются. Девчонка вон стоит, дура крашеная, которую я на своей спине на последнем звонке таскал. Такая была беленькая, в беленьком фартучке, в колокольчик звонила. Стоит теперь в штанах с мотней, курит. Подойти бы, да засветить в табло. Раздражает. И как они ржут там, шалавы малолетние. Лучше бы дома сидели, так нет ведь, туда же, во взрослых играют.

            Я и сам играю. Иногда даже в старика – таким себя пенсионером ощущаю иной раз, по утрам особенно, что хоть на пенсию выходи. А я еще даже в армии не был. Зато у меня судимость есть, условная. Четыре года назад подрались в компании, я одному придурку с соседнего двора челюсть сломал и два ребра. А ведь всего-то два раза ударил. Ударил два раза, а перелома три. И вызов в милицию, и постановка на учет. Мать и тетка тогда ходили к мамаше этого стручка, плакали, денег давали.

            Тетка у меня как раз из такой счастливой семьи. Два моих брата двоюродных, отец их, она, собираются вместе в светлой кухне, едят вместе, хохочут, летом в походы какие-то таскаются, на море ездят… и все время вместе. Это их счастье у меня с детства перед глазами. А я смотрю и завидую так, что выть хочется. Ну, почему у одних – вот так, а у других – телевизор и молчание. И картошка холодная на ужин, под телевизор. А я-то чем это заслужил? Я тоже всю жизнь хочу светлую кухню и походы летом. А я летом в школе, в лагере, территорию убирал.

            Мобильник звонит – Серега с Дэном проявились. Подходят ко двору. Выруливают из-за угла. Дэн, как обычно, при параде. Серега, как обычно, с шибко серьезной мордой. Как будто у него за плечами – вся Россия, и вся она на него только и надеется.

            Дэну – двадцать три, Сереге двадцать один. Я самый младший. Но это не чувствуется. Я в папашу сложением пошел. Ростом я на голову выше Сереги, и на полголовы – Дэна, а они оба высокие. Потом, я борьбой занимаюсь, что тоже сказывается. Серега он сам по себе плотный, и его в ментовке его гоняют, но до меня ему далеко. Это тоже у меня от природы, от маминого дедушки со стороны отца. Он в деревне жил, подковы гнул, цепи рвал, на спор мог лошадь на плечах унести. Мой дядя, брат мамы с тетей, который в Орле живет, никаким спортом сроду не занимался, пьет пиво литрами, жрет, как трактор, а фигура все равно четкая. Причем, думаю, понадобись ему лошадь унести, унесет. Помню, была чья-то свадьба, так он там драки разнимал. Пока разнимал – никто не дрался, даже не пытались. А потом он уклюкался и уснул на полу в кухне, тогда сразу драка началась.

            Дэн торопит нас, не терпится ему. И вот мы катим в его хюндае. Папаша ему подогнал тачку, к днюхе. Дэн крутой сразу стал, перестал во дворе тусоваться. Из всей компании он теперь только меня и Серегу признает. Серегу – за перспективы, меня – хрен знает за что.

            Семья Дэна – очередной образец несчастливой семьи. Папаша у него рубит бабло в каком-то бизнесе. Таскается по загранкам. Дома бывает раз в год на праздник. Мать Дэна занимается тем, что старательно тратит на себя бабло, которое зарабатывает папаша, потому ее дома тоже хрен застанешь. То она в туре, то в салоне, то театре, то еще где. Дэн сам точно не знает – где у него в данный момент папаша, где мать. Обычно они все по телефону общаются. Правда, иной раз они каким-то чудом сталкиваются на одной кухне и тогда происходит апокалипсис. Визг, битье посуды, ор, мат, сломанная мебель. Потом они успокаиваются, когда проорутся, сидят вместе, обедают, новостями делятся, теми, которыми можно поделиться. Я считаю, что так все равно лучше, чем постоянное молчание. И Дэн так считает.

            Серега, который сейчас сидит рядом с Дэном и смотрит на дорогу взором стража родины, из семьи, несчастливой по-своему. Папаша у него мент. Полковник уже. На пенсии сейчас. Дома у них всегда все было, порядок, такая патриархальная семья, как в кино старинном показывают. Быт и нравы ушедшей эпохи. Папаша всегда Сереге с братом внимание уделял, растил настоящих мужчин. Ходил с ними на турники, на рыбалку, записывал в секции. Муж – глава дома. Жена – дети, кухня, спальня. Тема в том, что при этом он хороший, когда хорошо. А когда плохо – то лучше уж бы как у нас. Потому что папаша Сереги в гневе – зверюга та еще. Бил их, смертным боем. Всех троих – мать, брата, Серегу. С самых сопливых времен. Учил жизни, приводил к порядку.

            Так что Серега в менты пошел не по зову сердца, а потому, что папа ему такую судьбу еще до его рождения определил. Старшему брату Сереги он тоже определил, но брат оказался не поддающийся, пошел против родительской воли, и уже второй срок мотает. За бандитизм. Первый раз на три года посадили, второй раз – уже на восемь. Когда его первый раз взяли, Серега рассказывал, отец к нему даже не пошел ни разу. Хотя разные знакомые сами звонили, отмазать предлагали. А папаша – ноль эмоций. Ну, и брат свое гнул. Не просто он сидит, а блатной. Я его видел после первой ходки – синий весь от наколок. Зубов передних нет, лысый. Перстни золотые поверх татуировок на пальцах.

            Серега младший. Старшего брата мать больше любила. Это часто так бывает. Моя мать вот меня больше любит. Сестра для нее вообще пустое место, а я – сын. А у Сереги такая история была точно, но не в его пользу. Поэтому он тоже молчит по большей части, и в ментовку пошел. Потому что брат против отца бунт устроил, а Сереге еще в детстве весь бунт выбили из задницы, и мама его не шибко жалела, вот он и решил, что в ментовке ему папаша с карьерой поможет, а если он начнет выпендриваться, то его папаша и вовсе грохнет. Потому что папаша тоже старшего брата больше любил. Я их, кстати, понимаю, родителей Серегиных. Брат у него был парень редкий, до того как в бандиты подался. Сереге далеко до него по способностям, что он сам с детства и понимал прекрасно. Но брат на солнышке под небом в клеточку загорает, а Серега едет в тачке Дэна в клуб, пить текилу и клеить телок.

            Клуб, кстати, в нашем же районе, но такой, по златоглавой известный. Потому Дэн и на тачке приехал – он ее у клуба оставляет, на парковке, а забирает на следующий день, когда проспится.

Тачка ему нужна, разумеется, чтоб поразить телок. Как будто ему мало, что телки и так на него вешаются, без всяких тачек. Дэн, он такой, как они говорят, «клевый», «красииииивый». Ну, лицо у него такое, мужественное, волосы блонди, свои причем, природные, до плеч. Глаза серые, нахальные. Танцует он зачетно. Язык подвешен. Короче, телок клеит всегда Дэн. И самая клевая телка достается тоже Дэну.

А та подружка, что получше – Сереге. Которая самая не фонтан, та, как обычно, мне. А если их две, то я вообще пролетаю. Серега, он, конечно, не красавчик, вроде Дэна, но такой, обычный. Нос простой, стрижка короткая, плечи широкие, глаза голубые. Внешность невыразительная, но и не квазимодо. «Прикольный мальчик», - у телок он так называется.

У меня с внешностью облом. Не то, чтобы я страшный или урод какой, нет. Но у меня внешность такая…своеобразная…дети вот таких, как я, боятся. Это тоже у меня от дедушки – от папашиного. У него брови такие же были черные, густые, с каким-то вывертом, как у меня. Нос тоже вот – если б в два раза короче был, как раз бы самое оно. Челюсть вперед выдвинута. Словом, внешность у меня такая, как будто я кого убил и съел часа два назад. Плюс молчу все время. И рост, опять же. Дэн высокий, Серега пониже, но тоже высокий, а я над ними, со своим носом. Какие тут телки…Спасибо, хоть иногда перепадает.

Мы заходим в клуб. Охрана нас знает,  ребята свои, знакомые. Особенно у Дэна и у Сереги. Дэна вообще каждая собака знает, а Серега – местный мент. Понятное дело. Ну, и я с ними. Вроде медведя на веревочке. Дэн, кстати, просто тащится, когда ему подворачивается случай продемонстрировать меня во всей красе. Когда я на руках тягаюсь.

Помню, как-то мы попали на концерт какой-то хеви металл, а после этого концерта к байкеру одному на хату. А у байкеров ничего круче нет, чем на руках бороться. И Дэн меня зарядил – со всеми по очереди. Все пытались мне руку не то, что положить, а вообще оторвать. Болело потом здорово. Ни один не положил меня, конечно. А одному, который орал больше всех, что я мухлюю, я руку порвал. Мышцы в локте, он потом в гипсе гулял. Получилось все как бы нечаянно, но, по сути, он сам себе порвал, как раз когда пытался смухлевать. А не надо мухлевать, это вредно для здоровья.

Мы прошли в зал, Дэн сразу на танцпол нацелился, Серега – в бар, а я затоптался, за кем мне, и тут вдруг ее увидел.

Девчонку. Она в центре танцпола зажигала. Так зажигала, что все круг сделали, а в центре круга – она. Потому я ее сразу и увидел. И как увидел, так что-то со мной произошло. Будто мне в висок кастетом зарядили. Я встал, как столб, и смотрю. И оторваться не могу, и вообще забыл, где я и что тут делаю. Только смотрю, как она двигается. И музыка стучит в ушах. По мозгу скачет.

Весь танцпол – в полумраке, но в центр падает луч от прожектора. В этом луче она и зажигала. На ней было черное платье, с белыми широкими полосами и сапоги до колен, на высоченных каблуках. Когда прожектор гас, то казалось, что на ней только эти белые полоски – они повторяли все ее движения, каждый изгиб. Когда прожектор включался, вспыхивали рыжим ее волосы. И яркие губы. А я смотрел, как белые полосы извиваются, и не мог с места сдвинуться.

Тут я Дэна увидал – он через круг пролез и уже возле нее танцует. Конечно, Дэн зачетно танцует, не в пример Сереге. Серега тот вообще не танцует, а топочет на одном месте, делая какие-то кривые движения руками. Если б я так танцевал, я бы лучше вообще не танцевал. Но я как раз отлично танцую, не хуже Дэна, а даже и получше. Но я не могу танцевать просто так. Потому что все смотрят на меня, и меня это тормозит. Я танцую только когда бухну. Вот тогда я так танцую, что тоже хоть в круг становись.

Дэн уже разошелся, притерся к девчонке этой, выкладывается. И впервые в жизни мне захотелось со всей дури Дэну в табло заехать. Не знаю, что на меня накатило, я вообще редко в драку попадаю, не люблю я руками махать, как некоторые бойцы, но вот тут меня накрыло. А если б я Дэну зарядил, то он бы сильно в привлекательности потерял. Потому что я, конечно, не дядя Женя, и лошадей не таскал, но если я двину, то мало никому не покажется.

Мне самому страшно стало от моих мыслей, потому что Дэн мой друг. Почти самый лучший. И девчонка мне эта все равно никогда не светит, вне зависимости от того, склеит ее Дэн или нет. Даже если бы Дэна тут не было, а вообще я был один парень на весь клуб, она бы мне не светила.

Поэтому я повернулся, и пошел оттуда. По пути забрал у Сереги две кружки пива, сел за дальний столик в самом углу, и задумался о том, почему моя жизнь такое беспросветное дерьмо. Пил и думал. Так задумался, что про все забыл, и даже не сразу услышал, что меня кто-то зовет над ухом.

Поднял голову  - а это она. Стоит и спрашивает, можно ли за мой столик сесть.

-Да, - говорю. Она села. Я ей пиво одно подвинул – не хочешь? Она взяла. Сидит, мокрая вся от пота, и жадно так пьет, глотает. А я смотрю на нее и такое чувство, будто я пьяный в хлам. Даже голова кружится и знобит.

-А ты почему не танцуешь? – допила пиво, и спрашивает. Косметика у нее на глазах подплыла немного, но она от этого только лучше стала. Бывают такие девчонки – им все идет. Волосы у нее длинные, ниже плеч, рыжие. Губы яркие, от помады. В полумраке – темные. И волосы тоже темные в сумраке, где мы сидим. Кожа светлая, цвет глаз не понять, но взгляд…

-Я видела, ты стоял, смотрел, как танцуют. Чего сам не танцуешь?

-Да я так, посидеть решил, – говорю. Не буду же я ей про то рассказывать, что только бухой танцую. Подумает еще – я алкаш какой. Тут медляк начался. Она усмехнулась и говорит: - Пошли, потанцуем? – Мне так убежать захотелось! Но мы пошли.

Оказалось, что она ростом мне до плеч. Руки положила на плечи мне, лицо подняла. Я на нее сверху вниз смотрю. А руки положил ей на спину, и они там как приклеились к одному месту.

Мне вообще девушки высокие нравятся, с грудью. А тут, наоборот – до плеч мне, и грудь не особо выдающаяся. Но меня, чувствую, трясти начинает. Я даже говорить не могу. Хорошо, что она, чтоб спросить, на цыпочки становится, и мне голову надо наклонять к ней, ухо подставлять – так лица не видно.

Я сам не понял, как танец кончился. Он кончился, а я все руки убрать не могу. Но она сама пошла обратно к столику, и я за ней. Сели, я еще пива принес. Она сигареты достала, закурила. И я закурил. Сидим, курим. Она спрашивает:

-А сколько тебе лет? – фигассе, вопросик. Ниче так, нормально. Нашла что спросить.

-Двадцать пять, - говорю. Она как засмеется. Я не выдержал тогда:

-А тебе?

-Двадцать семь, - говорит. И смеется.

-Да ладно гнать-то, - говорю. – Тебе лет двадцать-то с натяжкой можно дать. – Она:

-Ну да, я молодо выгляжу. Обычно вру, когда знакомлюсь, что мне двадцать три. Но тебе правду сказала, могу паспорт показать, – нужен мне паспорт! Я сижу, и спина мерзнет. И голова горячая. Двадцать семь! На восемь лет меня старше! А я уже попал. Так попал, что хоть к маме беги – плакать. И тут является Дэн. Как увидел, кто со мной сидит, так прихренел слегка.

- Простите, я не помешал? – как будто сам не понимает. Второй раз ему зарядить захотелось. Но улыбаюсь, и она тоже:

- Да нет, садись.

- Дан, мы там, если что. На танцполе, – и удалился, Элвис мля, король.  Взгляд ей выдал – я чуть пивом не подавился. Но она – ноль реакции. Допила пиво и смотрит на меня. И вдруг говорит:  

-А пошли отсюда?

-Пошли, - говорю. А сам чуть дышать не перестал. Не знаю, как встал, не знаю, как вышел за ней. Конечно, никому я звонить не стал, если что. На улице она стала тачку ловить, говорит – поедем в другое место. Там прикольно. А мне что? Я же говорю – как пьяный. Язык не шевелится.

Поймали, поехали куда-то в область. Приехали в ресторан, крутой какой-то, из бревен. Народ там сидит – это вам не танцпол в нашем гетто. Я понимаю, что попал в историю, но что делать-то? Приехал уже.

Ну, она меня внутрь провела, охрана с ней здоровается. Сели за столик, официант прискакал. Вижу - все так на нее поглядывают. А она вроде как ничего не замечает, только на меня смотрит.

Я забил на все. Потому что я вообще ничего, кроме нее не понимал. Как пьяный, да и реально накатил к пиву текилы, потом коктейль какой-то. Сидели-сидели, пошли опять танцевать медляк.

И вот, посередине этого медляка, я не знаю, как она до меня дотянулась, мы поцеловались.

Это был мой первый поцелуй.

То есть, конечно, я целовался с разными телками, и не только целовался. Сейчас сексом чуть не в детском саду занимаются, так что я давно знал, что и как делается. Но ЭТОТ поцелуй…То, что было, то было все не то. А ЭТОТ поцелуй был то. Не знаю, как это сказать. Кому непонятно – смотрите мелодрамы.

И еще я понял, когда ее губы кончились, что я или женюсь на ней, или на всю жизнь буду несчастным, как был до нее, и проживу зря.

Я хотел ей сразу сказать, но передумал – нельзя же так, где попало. Надо, чтобы она поняла, что я серьезно.

Мы вернулись за столик, посидели еще, потом ушли. Я даже забыл про счет, она, наверное, денег оставила.

Вышли на улицу, она пьяная немного, и, видно, волнует ее что-то. Про меня и говорить нечего.

-Ну, ладно, по домам, – она говорит. Но у меня тут язык развязался, и я ее уломал – проводить до дома. Поймал тачку, доехали до ее дома, она, оказалось, в соседнем районе живет.

У подъезда она затормозила, посмотрела на меня, подумала, потом позвала кофе пить. Я тогда даже не помню, какая у нее квартира была, ничего вообще. Помню только, как мы вошли в квартиру, и я куртку сбросил, и мы стали целоваться, как ненормальные, зубами стукались, а потом…

Потом я не знаю, как назвать то, что было. То есть, это был, конечно, секс, но это был не такой секс как обычно. Обычно секс, это так – ну там когда все понимаешь, осознаешь, вот ты занимаешься сексом, это круто, надо сделать так, а можно еще вот так…А тут было сразу и все. Любовь это было. Вот так это называется.

Не сексом заниматься, а любовью. Любить друг друга. Любить. И мы любили.

Потом в шесть утра кофе пили на кухне. Она была сонная, волосы растрепались, уютная. Я смотрел на нее, и думал – как ей сказать, про то, чтоб мы поженились.

-Господи, я спать хочу, сил нет, – зевнула. – Спать надо. – Я намек, конечно, понял.

-А тебя как зовут? – спросил. Она сморщилась так: - Иза.

-А это как? – я не знаю, кто меня за язык тянул.

-Изольда, – она как-то напряглась.

-Да ладно! – обалдел я. Даже спать расхотелось. Она достала из сумочки своей, которая валялась на стуле, паспорт и мне кинула. Я посмотрел:

-«Изольда Эдуардовна Горшкова», – и заржал, как дурак. Она не обиделась, кивнула:

-Это у меня папа с фантазией. С претензиями на интеллигентность. А тебя-то как зовут, что за имя-то – Дан?

-Данила, - говорю, - Дан – это домашнее имя, меня так сестра в детстве звала. А фамилия моя  Северов.

-Оооо, - прониклась она. – Всю жизнь мечтала о такой фамилии!

-Считай, она уже твоя. Выходи за меня замуж. И меняй свою, –  сказал я. И сразу так радостно стало, хотя и страшно. – Смотри, как красиво получается – Изольда Северова. Блеск?

-Ха, ха,  – посмеялась она.

-Не надо «ха-ха», – говорю, – ты выходи за меня замуж. Я буду тебя любить. Всю жизнь. Детей сколько хочешь, столько и будет – родишь пятерых, буду всех любить. А можешь хоть вообще не рожать, если захочешь. Мне все равно. Мне главное – чтобы ты была.

Тут она посмотрела на меня внимательнее, а уже светло стало.

-А не наврал ты мне про возраст? – спрашивает. – Сколько тебе лет реально, без гонева?

-Двадцать три, - говорю мрачно, а у самого сердце в горле стучит. Она разозлилась так:

-Нет, ну это смешно просто. Ты меня на четыре года младше, да еще и наврал. Замуууж,  - кривляется.

-А я виноват, что я младше? – говорю. – Если я хочу, чтобы ты моей женой была? Если я на тебе не женюсь, то всю жизнь буду несчастным? Что мне сделать-то?

-Ну, ладно, хватит, - злится, - домой тебе пора, - и сигареты бросила на стол, пепельницу чуть не опрокинула. А со мной тут так стало…нехорошо…я сижу, смотрю на нее, и, чувствую, слезы потекли. Сижу и плачу. И остановиться не могу, и ничего с собой сделать не могу. Смотрю на нее и рыдаю. Со всхлипами. Она испугалась, лицо такое несчастное стало. Подошла ко мне, потянулась вся, обняла. Целовать стала. И я остался у нее до следующего утра.

Утром ей на работу надо было, а мне в универ. Сижу я в универе, и горю. Лицо горит, голова горит, ноги и руки даже. Как заболел. Ничего не могу – слушаю, не понимаю, что слышу. Есть не могу.

Стоит она перед глазами, и все. Хочется ее. Нюхать, за руку держать, видеть. Чтоб вот тут рядом была. Непонятно – почему я тут, а она там где-то. Сижу и всем телом понимаю – неправильно это. Правильно – чтобы мы вместе.

После универа я к ней поехал, сидел под дверью, пока она с работы не пришла. Слышу – стучит каблуками, я сразу понял, что она.

Она поднялась по лестнице, меня увидела. Остановилась и смотрит. Рот открыла – сказать. Но я встал, сумку у нее взял.

-Нет, а тебя звали? – злится.

-Не надо меня звать, я сам пришел, – говорю, – пошли, тут, что ли стоять будем?

Ну, вошли. На кухне она полезла разогревать еду, я сел, закурил. Сижу. Чай налила мне, еды дала.

Короче, остался я. На ночь. И на следующую. Целую неделю ночевал у нее. Бегом бежал. Это какое-то сумасшествие было. Я провалил два зачета, похудел килограмм на пять – потому что ничего не мог есть, если ее нет рядом. Сидел, и думал только о ней. Мать меня достала, я ей наврал что у Дэна живу – кошку кормлю, пока он с родителями заграницу уехал.

Самое интересное, что мы всю эту неделю практически не разговаривали. Я ждал у подъезда, она приходила, мы молча поднимались, и сразу я волок ее в постель. Или она – меня. Там сложно было определиться. Потом мы молча ели, по очереди ходили в душ, и отрубались в одной постели. Утром мы просыпались по ее будильнику, опять же молча на бегу завтракали, спотыкаясь о мебель, когда метались по квартире, в чем мать родила, и она подвозила меня до универа.

В субботу мы проснулись поздно. Она не работала, а я на лекции забил. Сидели в светлой кухне, и завтракали. В тишине. Тут она посмотрела на меня и сказала:

-Нет, это никуда не годится. Так дальше продолжаться не может, – так говорят все женщины. Им надо все обсуждать, даже то, что и так понятно. Они будут говорить, говорить и говорить, прежде чем сделают. А потом еще после того, как сделают. Или даже вместо того, чтобы сделать.

-Конечно, - согласился я, - пожениться надо. - Она поставила чашку. Тоже так – демонстративно. Как все девчонки. Актрисы они все те еще.

-Знаешь, а ты не слишком много о себе вообразил? – смотрит так на меня, с вызовом. – Может, ты мне вообще не нравишься? И вообще – кто тебе сказал, что я замуж хочу? Да еще за тебя. Ты кто вообще такой, чтоб за тебя замуж выходить? Ты меня младше на четыре года. А туда же – замуж.

-И что, что младше? – я тоже чашку отставил. Но нечаянно. Не как она. – Нет, я виноват, что младше? А если я хочу жить с тобой? Каждый день ложиться спать с тобой в одну кровать. Вместе в кино ходить. Мебель поменять – вместе в магазин ездить, диван выбирать и обои? – говорю, а она в лице меняется. Глаза все шире и шире. – Если я вот хочу, чтобы тут, - я на стул свободный показал, - ребенок наш сидел? Ребенок – это ж круто вообще. Ты не знаешь? Его кашей можно кормить. Спать укладывать. Сказки ему рассказывать. В ванне купать. Это что - никуда не годится? – я много говорить сразу не могу. Язык устает. Поэтому я заткнулся и стал есть. Чего говорить лишнего-то? Она закурила, и смотрит на меня.

-Глаза у тебя необычные, – вдруг говорит. Вот никогда я девчонок не понимал. У них каждая мысль в свою сторону скачет. Никогда не поймешь, к чему они чего говорят.

-Не знаю, - говорю, - я их особо не разглядывал.

-Цвет необычный.

-Да сказал – не знаю я, какой там цвет.  Я на цвет не смотрю, когда бреюсь.

-Я никогда таких глаз в реале не видела, – гнет она свое. Видит, что меня раздражает, но все равно свое гнет. Интересно, к чему бы это?

-Изумрудный такой холодный цвет, – и замолчала. Я тоже молчу – жду, к чему это все.

-Значит, ты меня замуж зовешь? – курит, и улыбается.

-Ну, – говорю.

-А ты в курсе, кем я работаю?- улыбается.

-Ты вообще-то не говорила.

-Вот ты чем занимаешься? – откинулась на спинку стула, и ложкой в чашке болтает. И улыбается. Тоже мне – тетя Доктор.

-Учусь я на юриста, и подрабатываю – сайты делаю в одной фирме, – ответил, и опять ем. Даст она мне доесть или нет сегодня?

-А я работаю в банке. Начальником отдела. У меня зарплата триста тысяч рублей. В месяц. – Я подумал, что ослышался.

-Тридцать тысяч? – переспрашиваю.

-Триста тысяч рублей, – улыбается, и аккуратно так ложечку из чашки достает, кладет на салфетку. Я есть перестал, вилку отложил. Стал глазами вокруг шарить. Обычная блин, квартира, обстановка как у всех, ничего такого. Так, обои свежие. Мебель простая.

-Я купила недавно эту квартиру, чтоб с родителями не жить. Четыре года, сколько работаю начальником отдела, копила. Не успела еще обжить толком. Полгода только живу. У меня в планах ремонт, мебель новая, ну и вообще, – рассказывает. Откинувшись на спинку стула. С таким лицом еще…как будто это не она совсем. Чувствую – у меня руки холодеть начали. Как немеют даже. Я молча встал, на балкон вышел. В майке. А на улице – ноябрь. Но я не чувствую. Стою и смотрю на крыши.

Голова плывет. Это убила она меня. Что вот мне делать теперь? Без нее я не могу. Я за всю эту неделю уже сросся с мыслью, как мы с ней поженимся и будем вместе жить. А как я теперь на ней женюсь, если у нее зарплата триста тысяч? В месяц. Стою под дождем. Дождь пошел. Сзади дверь открылась.

-Ты так и будешь тут стоять? – спрашивает. По голосу понимаю, что выражение лица у нее не изменилось.

-Нет, – говорю. Не оборачиваюсь. – Сейчас уйду. – Она молчит. Стоит сзади и молчит. Но улыбаться перестала, я понял.

-Что, так сразу и слился? – спрашивает. Я обернулся и посмотрел на нее. На лицо ее, на всю нее.

-Знаешь, когда я тебя увидел тогда, я вообще ни о чем не думал, кроме того, что ты – лучшая девчонка, которая у меня может в жизни быть. И что другой мне не надо будет, до старости. Я, конечно, не могу есть, спать и вообще ничего, если я не с тобой. Но это не значит, что я буду тут перед тобой отжиматься двести раз, раз ты такая крутая оказалась. Живи, и радуйся, какая ты офигенная.

Сказал и пошел одеваться. Натянул на себя барахло свое на ходу, стал обуваться. Она пришла и молчит стоит. Сказать что-то хочет, но никак не сообразит. Когда я один сапог одел, она дернулась, и говорит:

-Я просто так это сказала. Я ничего такого не имела в виду. – Я голову поднял, один сапог – на ноге, второй – в руках.

-Не надо, - говорю, - просто так такие вещи не говорят. Это ты специально сказала, чтобы показать, что я никто. Ну и молодец – я никто. И пошел домой, – стал второй сапог обувать. У нее нос покраснел. Стоит, губу грызет.

-Я просто хотела, чтобы ты понял, как это серьезно – вместе жить. И не трепался – свадьба, дети… - нос задрала.

-А я тебе много трепался? – спрашиваю. – Нет, я тебе лично вот что натрепал?

-Нуууу, не трепал… - как они все не любят признавать, что неправы!

-Ну и все, – и сижу. В сапогах. А она стоит. Спиной к входной двери. Так никуда я не пошел в итоге.

Теперь мы разговаривали. Особенно она, постоянно болтала. Я вообще говорить не очень, но с ней у меня язык тоже развязался. В основном, мы были в спальне или на кухне. Курили, болтали, фильмы смотрели. Я первое время никак привыкнуть не мог – три комнаты. Две вообще непонятно зачем, мы ведь все время в одной находились, вместе. В постели преимущественно. Не только сексом потому что занимались, это тоже, конечно, но нам нравилось и просто так там вместе валяться. Есть, тел смотреть, в инете по ноуту сидеть. Пиво пить.

В магазин мы ходили вместе, вечером. Когда я покупал все, когда она. Про деньги мы не говорили, все так делалось, молча. У кассы если я за кошельком не лезу, то Иза лезет.

Конечно, я сразу понял, что сайты сайтами, но надо что-то думать. И подписался в одну контору, у которой с нашим институтом был договор – бесплатные консультации пенсионерам проводить. Со второго курса, а я как раз на второй перешел. Мне девятнадцать исполнилось, но я Изе не сказал про днюху. Я вообще старался про возраст не упоминать ничего.

В этой конторе они потом брали на полставки студентов, кто приглянется, и платили. Не миллионы, но лучше, чем сайты. Я подписался, и времени у меня не стало совсем. Утром я сидел в универе, потом перся в контору к пенсионерам, потом домой,  к Изе, а по ночам сайты делал. И по выходным.

Спасало меня то, что Иза сама уходила в семь и приходила в девять, потому что у них там был какой-то новый проект, и начальник тряс ее, как грушу. Поэтому она отсыпалась и развлекаться ее не тянуло, а то бы я не знаю, что и было – выгнала бы меня, наверное.

Дома я маме сказал, что нашел девушку и снимаю с ней квартиру. Мама, конечно, завела там свое, но я особо не слушал. Вещи собрал, и поклялся ей звонить почаще и появляться каждую неделю.

С Дэном и Серегой мы почти не виделись, потому что мне было некогда, да и вообще, когда есть девушка, то особо никуда не тянет. Но инетились, созванивались, и иногда пересекались пивка попить. Я им сказал, что жениться собираюсь, и они долго ржали, идиоты.

По четвергам мне не надо было в универ, и к пенсионерам тоже, я туда только понедельник и среду ходил. В четверг я отсыпался до обеда, и сайтами занимался по полной.

Однажды я сидел, и часов в семь вечера вдруг звонок в дверь. Я пошел и открыл сразу – даже в глазок не посмотрел. Забыл. А за дверью мужик стоит какой-то, в костюме, при галстуке. Ну, так упакован, нормально. Костюм серый, блестит. Сам уже в годах, под сорок. Мешки под глазами, а сами глаза водянистые, светлые. Видать, гулял неплохо в свое время. Волосы тоже не особо, редкие, светлые, прилизанные. Но морда наглая.

Он меня увидел и обалдел. Чуть на задницу не сел. Стоит и смотрит на меня – снизу вверх. На меня обычно все смотрят снизу вверх, кроме баскетболистов. Он очухался, усмехнулся так погано и говорит сквозь зубы:

-Наааадо же, какая неожиданность…вот она кого завела…это, видимо, ты с ней в «Баварии» был?

-Где был? – я тоже офигел, вот и ступил поначалу.

-В ресторане, – говорит. А сам так бы мне в морду и дал – глаза кровью налились.

-Ну, я, – отвечаю. Не знаю, какой он ресторан в виду имел, мы много куда ходили. Я только потом уж сообразил, после, что он про тот ресторан говорил, куда она меня в первый вечер таскала.

Я так на него посмотрел, что он сразу понял – в морду мне заехать будет чревато. Костюм можно испачкать. Например. Не настолько он мне понравился, чтоб позволить ему руки распускать. Он посопел, подумал, и решил – не стоит. Говорит:

-Да, детка, ну как, неплохо тебе тут?

-Отлично, дядя, – отвечаю, – цвету и пахну. – У него рожа опять кровью налилась.

-Ах ты, - говорит, - щенок сопливый…да я…

-Остынь, дядя, - перебиваю, - а то инсульт получишь. Опасно в вашем возрасте нервничать – по телевизору Онищенко предупреждал.

Тут он еще раз прикинул – мои габариты и свои. Видно – не привык затыкаться. Привык сам всех затыкать. Сидит, видать, в кресле, и строит всех. А перед ним все на задних лапках скачут, с барабанами.

-Ну, - говорит, - ладно! Посмотрим…- И ссыпался по лестнице. Дверью внизу каааак грохнет. Весь подъезд перепугал, небось. Я дверь закрыл и обратно в сайты влез.

Иза пришла позже  - около одиннадцати. Сразу ко мне – даже не раздеваясь.

-Сюда кто-то приходил? – а у самой глаза блестят. Непонятно почему.

-Ну,  был, - отвечаю, - пенсионер какой-то. Блондин в черных ботинках. Очень рад был меня видеть. Передавал привет.

-А ты что ему сказал? – чуть не за грудки меня трясет.

-Да ничего, - говорю. – Так, поговорили с ним малость, и он ушел. Кто это был-то?

Тут она села на кровать, вздохнула. Водолазку сняла.

-Николай это был, – и упала спиной на кровать. Я сел рядом.

-И кто он?

-Нуууу, - тянет. А чего тянуть-то, когда и так все ясно? – мой…бывший.

-Староват он, – говорю, – облезлый малость. А так ничего дядя, часы красивые.

-Вообще-то он чиновник, - обиделась. Должность назвала. Думала, я с кровати упаду. А мне пофигу. От этого мое мнение о чиновниках наших не улучшилось, наоборот даже. И о Николае этом тоже.

Она меня в тот вечер замучила – что он сказал, да что я сказал ему, да что он о ней говорил, да что я о ней говорил…Общались две минуты, а ей я чуть не до утра одно и то же на разные лады твердил.

Она, конечно, тоже рассказала. Что их друзья на вечеринке познакомили. Свели перспективную пару. Ему жениться надо, она без дела болтается. Начались у них отношения. Раз в неделю, по выходным. Культурно-постельная жизнь. Театры, рестораны, концерты, выезды на дачу. Тянулось это все почти два года, и все он вилял. Мол, первый брак был неудачным, он разочаровался, не готов к серьезным отношениям, не уверен в себе, и вообще еще молодой, и такой чуткий…Короче, вся фигня, которую несет человек, когда сам не знает, чего ему надо.

Так вот они с Изой отношались, отношались, а потом ее вскрыло, и она устроила ему шкандаль. Он гордо удалился, не забыв напомнить, кого она потеряла. Понятное дело, что Иза впала в адЪ, так как сбежал кандидат со всеми перспективами, на которого она убила два года.

Подалась развлекаться, чтоб забыть и вообще показать, как ей пофигу. Тут ей попался я. Или она мне. Словом, попались мы оба. А Колюня, оказывается, все это время сидел и ждал, когда она к нему прибежит. И сильно удивлялся – чего не бежит. Потом ему добрые люди сообщили последние известия, и он приперся отношения выяснять и наткнулся на мою персону.

Неделю Иза ходила под впечатлением, потом успокоилась, и опять все стало по-прежнему. Так прошло полгода нашей жизни, когда случилась эта неприятность.

Меня тормознули на улице менты. Я после универа пивка попил с ребятами, и шел дворами домой, а там менты чего-то тусовались, ну и тормознули меня. А паспорта у меня не было. Паспорт я хранил дома, чтобы Иза его не обнаружила.

Менты позвонили мне домой, мама принесла паспорт, поверещала там немного в отделении, и меня ей отдали. Паспорт мне тоже отдали. После чего мама поехала к своим сериалам, а я к Изе.

Утром просыпаюсь, а Иза сидит, и странно так на меня смотрит. Я спрашиваю:

-Мм? – она молча поднимает руку с моим открытым паспортом. И палец – на дате моего рождения. И швыряет в меня паспорт.

-Ты мне наврал! – как заорет. Соседей перепугала наверняка.

-Ну а что мне было делать? – говорю. – Я виноват, что ли?

-Ты…ты… - сидит, и «тыкает». Злая, как змея на пенсии.

-Слушай, мы полгода уже вместе живем, что изменилось-то? – говорю. Сел на кровати, одеялом плечи закрыл.

-То, что ты мне наврал! – орет. Тут я понял, что она все время думала про пожениться, и все дела, а тут настал крах. Но я все время этого момента ждал, и был морально готов. Почти. Потому что, конечно, готов я все равно быть не мог.

-А сколько твоему Колюне лет? – спрашиваю. Она рот раскрыла. Потом опять на крик:

-Причем тут он?!

-Сколько лет ему? – спрашиваю опять.

-Тридцать девять! – как плюнула в меня.

-Вот, – говорю, -  с ним у тебя разница двенадцать лет. А со мной – всего восемь. И с ним ты в обморок не падала, – она сидит, глазами круглыми хлопает.

-Это другое совсем! Он – взрослый мужчина, а ты…а я-то…а ты… - опять «тыкать» начала. И рыдать наладилась.

-Сразу видно, что у тебя в школе тройка по истории была, – говорю. Она рыдать передумала.

-Чего?!

-Того. А то б ты знала, что еще в начале двадцатого века брачный возраст составлял восемнадцать лет для обоих полов, – говорю. – В восемнадцать лет мужчина был уже кормильцем семьи, и отцом детей. Взрослым. Это сейчас все переменилось, и до старости в малолетках ходят. Я-то как раз готов к семейной жизни, в отличие от тебя и твоего Колюни. Потому что прекрасно понимаю – вот ты, женщина, которая мне нужна. С которой хочу спать в одной кровати каждую ночь, и другой мне не надо будет до пенсии. Если мы разбежимся, то я буду долго искать себе другую. Буду завязывать отношения, понимать – не то, рвать, и по-новой. Буду жить один, забивая свою жизнь всякой шелухой. Женюсь уже перед пенсией, когда внуков нянчить пора. Женюсь, потому что типа надо, и чтоб одному на старости в квартире не сидеть. И буду жить, ни холодно, ни жарко.

А если я сейчас женюсь на тебе, то я не потеряю эти годы, и буду счастливым. А вот ты, как раз, и не готова. Ты все боишься  свободу потерять. Все ждешь, как надо, да как лучше, да кто подойдет, да кто не подойдет. На самом деле ты просто сама не знаешь, чего ты хочешь. И кто тебе нужен – какой-то идеал из журнала или дядя в галстуке, у которого уже не работает ничего. Вы сидите со своими подругами в кафе, все такие красивые, модные, стильные, свободные, умные, с карьерой, и ноете, что вы такие распрекрасные себе мужиков нормальных найти не можете. Потому что сами не знаете, чего хотите, и сами ни фига не взрослые, а все в девочек играете.

Так что не надо на меня валить, что это я малолетка, тебе врал и не способен на серьезные отношения. Я тебе не врал – я тебе все, что чувствую, говорил. И за каждое свое слово отвечаю, как ты уже полгода видишь. А если ты не понимаешь, вперед давай, шуруй к своему Колюне, и жди, когда он до ЗАГСа созреет. Лет так через десять, –  я выдохся, лег в кровать, завернулся в одеяло с головой. И одну ногу из-под одеяла высунул.

Она посидела, потом встала и на кухню ушла. Больше на тему моего возраста мы не говорили. Но я все равно все время был на измене.

И решился на этот номер. Потому что я все равно боялся, что она передумает, и все закончится.

Я купил в аптеке глицин и еще таблетки противозачаточные – как у Изы, какие она принимала. Извернулся, и отклеил верх от гормональных, вставил вместо них глицин, они похожи были, и приклеил обратно пленку эту.

Потом выждал, когда Иза в душ ушла, вытащил у нее из сумочки таблетки, выдавил столько, сколько там не хватало из своей упаковки, и подсунул ей обратно. Руки у меня тряслись, потому что я понимал, что делаю хрень. То есть, я был уверен, что делаю то, что надо, но в то же время знал, что поступаю нечестно. Но слишком много у меня было на кону, чтобы я мог в философию ударяться.

Все прошло гладко, и Иза не пропалила мой фокус. Я на следующий день по дороге в универ купил журнал для беременных, и читал на всех лекциях. Народ на меня, конечно, косился. Еще бы, когда парень, да еще моей внешности, читает журнал, где телка беременная на обложке, это выглядит не айс. Но мне было пофигу, а журнал оказался толковый, я там все нашел, что мне нужно, очень четко и доходчиво все описано.

Журнал я выкинул потом, а сам стал наблюдать и ждать результата. Прошло довольно много времени, месяц почти, когда я увидел – действует. Иза начала по утрам жаловаться, что ей неможется, что как-то странно она себя чувствует.

Я сравнил с тем, что в журнале вычитал, и уверился что это – оно. Тогда я приступил ко второму этапу своего плана. Я каждый день уговаривал Изу взять отпуск – мол, это все с ней потому, что она устала. В итоге я ей надоел, она написала заявление. А я купил путевки в Гоа. На две недели. Я уже давно на них копил, и даже загран себе оформил.

Две недели мы купались и вообще, конечно, это было отлично. Я первый раз был заграницей, на море я только ездил на наше, в Феодосию с мамой и сестрой и то в детстве один раз. Поэтому, конечно, я был просто как в раю, тем более что вдвоем с Изой.

Иза тоже расслабилась, у нее даже все прошло, и она стала реально думать, что она просто от стресса так себя плохо чувствовала. Я, понятно, помалкивал. Короче, прошли эти две недели как два дня, и вернулись мы обратно.

Изу сразу на работе припахали, я тоже бегал – хвосты сдавал, и из конторы не вылазил. А через недели две Иза вдруг врывается домой, забегает в сапогах в спальню, где я за компом сидел, падает в кресло и начинает орать. Я-то сразу понял, в чем дело.

-Я была у врача, - сразу она мне вываливает, - и я беременна! Десять недель уже! – Хорошо, что я знал заранее. Вперед нее, когда она не знала. Если б я не знал, то умер бы, наверное, при таких вестях. Я и то, хоть знал, аж вспотел. Улыбаюсь сижу. А она как начала орать опять:

-Ты понимаешь, что произошло?

-Ну да, - говорю. В таких моментах лучше говорить только «да, да». Тогда, может, живой останешься.

-Как это могло быть?! Я же таблетки пью! – голосит на весь дом.

-Ну, - говорю, - вот так. Обычное дело – при таблетках забеременеть. У многих бывает. У меня вот на курсе девчонка, она тоже так попала…

Иза задумалась, говорит:

-Да, у моей одной знакомой так было тоже….- а потом опять заорала:

-И что теперь делать?

-Ну, понятно, что, - говорю. – В ЗАГС идти.

-Да пошел ты! – и убежала в ванную. Рыдать. Но я это особо не принял близко к сердцу, потому что все в журнале прочитал, что с ними так бывает. Там было написано, что выход один – терпеть.

Стал я терпеть. Иза две недели была не в себе. Со мной не разговаривала вообще. Я даже не знал – уйти лучше, или оставаться. Потом решил остаться, а то мало ли. И вот однажды она является, зареванная, идет на кухню, и зовет меня.

Я пришел, она чай пьет. Смотрит на меня так беззащитно, и говорит:

-Я в больнице была. Врач сказал, что срок большой, если аборт делать, то опасные последствия быть могут…

-Ты что, - говорю. – Какой аборт? Нельзя аборт, это ж узаконенное детоубийство! Ребенок живой уже. Хотя он пока в тебе, но я-то тоже уже про него знаю, и он у меня как бы уже тоже есть. Я его жду. Как так – аборт? Не думай даже в эту сторону. – А она мрачная сидит, чай ложечкой размешивает, хотя сахара в нем нет.

-Ну, допустим, я буду рожать…но как быть-то?

-Ну, как все? – говорю, – свадьба.

-Нет, ты как себе это представляешь?! – и ложку в раковину кааак шваркнет. Хорошо, там посуды не было никакой.

-Ну, как, как…- отвечаю. Я-то все продумал сто раз уже. – Купим платье тебе белое, выберешь сама какое. Арендуем кафе какое-нибудь, чтоб недорого, но красиво. Позовем только твоих родителей, и моих. Никакой родни, теток там, дядек. Друзей самых близких. У меня только трое – Дэн, ты его видела, Серега и одноклассник один. Я думаю, так. Но ты как хочешь.

Она задумалась. Думала, думала. Неделю. В итоге, так и решили сделать. Иза сказала, что это ее первая свадьба, а потому она собирается устроить праздник себе, а не родне, половину из которой она знать не знает.

Стали мы знакомиться с родителями. Сначала я домой позвонил и маме сказал, что женюсь, и что в выходные приду знакомить. Мама начала причитать, но я распрощался с ней и позвонил Дэну. Сказал, что заявление мы подали, число назвал и пригласил его свидетелем. Он так ржал! Но обрадовался, допытывался, выспрашивал, я от него час отвязаться не мог.

В выходные мы приехали к нам домой. Все уже на кухне сидели, даже сестра. Папаша и тот костюм надел, побрился даже. Вот мы сели за стол все, мать наготовила всего. Сидим. Как на поминках.

Они втроем сидят и на Изу смотрят. Я на них смотрю. Иза – в чашку. И вообще все кисло как-то. Тут сестра насмотрелась, и взяла все на себя. Я даже не ожидал от нее. Трещала на светские темы, эфир забивала на девяносто процентов. В итоге посидели мы часа два, и никакой катастрофы благодаря сестре не произошло, хотя мать и порывалась все время что-нибудь лишнее ляпнуть.

Назавтра мы поехали уже к предкам Изы. Предки жили на другом конце златоглавой, в старом доме. Потолки до неба, комнаты – хоть балы устраивай. Папа и мама такие, воспитанные. Что меня больше всего поразило – порядок немыслимый. Настолько все чистое, аккуратное, на своих местах, как в музее. Как будто тут не живет никто. Я все сидел и поражался про себя – как они тут живут-то? Никаких признаков быта. Посуда вся блестит. Занавески идеально ровные, белоснежные. Скатерти тоже. Хрусталь везде, и на нем – ни пылинки, ни пятнышка. Про полы и говорить нечего – паркет, хоть платочком вытирай.

Вот сидим посреди всего этого сияния, чай пьем. За огромным таким столом из темного полированного дерева. Покрытым белоснежной скатертью. Посреди – цветы в хрустальной вазе. Которые я принес – Иза сказала.

Папаша Изы такой седой, в очках, в костюме. Профессор, экономику преподает. Мать тоже – губки ровно подведены помадой неяркой, волосы уложены в идеальную прическу, блузка с юбкой бежевые.

Сидим. Чай пьем. И торт едим. Вернее, торт лежит на блюдечках, а мы его аккуратно так вкушаем маленькими блестящими ложечками. Чай тоже в таких чашечках небольших, фарфоровых. Варенье какое-то в розеточках стоит. Конфеты в вазочке, тоже хрустальной.

Хорошо, я дома поел – как чувствовал. А с чаем я даже не знал, что и делать. Как его растянуть. Я привык чай и кофе литровыми кружками хлебать. А тут налили, как украли. Он и остыл сразу. Сижу, крошечными глоточками пью эту гадость, холодный несладкий чай, и вежливо беседую с Изиными родителями на культурные темы.

Они меня по очереди – вопрос мать, вопрос папаша. Папаша все больше моим социальным статусом интересовался – где учусь, да где работаю, да что думаю делать по жизни…Мать все про мою духовную сторону – что читаю, что смотрю, что слушаю…

Иза молчит сидит. Иногда тоже что-то говорит. Они друг к другу, что она к родителям, что мамаша с папашей между собой очень так вежливо общаются. Передай, пожалуйста. Благодарю. Тебя не затруднит…ну, все в таком духе.

Я сразу понял, что при виде будущего мужа своей единственной дочери, которую они всеми силами выпихивали в высшее общество и пристраивали на перспективную работу, они оба испытали культурный шок. Чего-чего, а меня они даже в кошмарном сне не предполагали.  

Но, поскольку оба люди воспитанные, вели себя корректно. Словно ничего такого особенного не происходит. Правда, мамаша один раз попыталась тактично поинтересоваться моим возрастом, но Иза ловко так сменила тему.

Пока мы там были, два часа от силы, я понял, что Иза тоже росла в семье, несчастной по-своему. В семье, в которой молчат. Только ее предки не телевизор смотрели, как мои, а занимались саморазвитием.

У них была идеальная семья. Внешне. Этот внешний идеальный вид идеальной семьи для них был дороже самой семьи. То есть, за границами дома они были все прекрасные, успешные, развитые и интеллектуальные люди, а в доме они были пустыми друг для друга. Потому что саморазвитие каждого из них было направлено только на себя.

Оба они так себя ценили, что стань Иза хоть президентом России, она все равно бы в их глазах не окупила того, что они оторвали для себя, чтобы вложить в нее. Поэтому, как бы она ни убивалась, как бы она ни рвалась вперед и вверх, все равно она для них останется не оправдавшей доверия и упований.

Еще я думал по дороге домой, что это все потому, что семья - это когда оба работают для того, чтобы она была. Над собой  в том числе. А когда никто не хочет работать, а хочет перевалить все на другого, или на кого угодно, получается как раз – «каждая по своему».

Я думал, что раз уж мне так поперло, что я встретил Изу и влюбился до полусмерти, то нечего ни о чем думать, а надо любой ценой добиться своего. А то потом, может, никогда на свете такой мазы больше не попрет, и будет у меня холодная картошка на ужин. Не каждому вообще ведь везет, чтоб влюбиться. И не каждый понимает, что любовь – это половина дела. Любовь любовью, а работать над собой все равно придется. Иначе никакая любовь не выдержит.

Потом мне звонила моя мать и орала на меня, плакала, что не верит, что я так рано хочу жениться на девушке, явно меня старше, что меня окрутили, и я лучше бы мать послушал. Ну, послушал, послушал, пока она не выговорилась, а потом сказал, что свадьба такого-то числа, и Дэн – свидетель. Что Дэн и Серега на машине могут ее, папашу и сестру забрать, а они если хотят – пусть едут, если нет, то пусть дома остаются телевизор смотреть.

Что там родители Изе высказывали, я не в курсе, она на эту тему не говорила. Вообще, перед свадьбой она меня загоняла до полусмерти. С платьем, рестораном и прочей чепухой.

В итоге мы заказали лимузин, в котором Иза с подругами приехала в ЗАГС. Три подруги ее пришли, одна с мужем, бывшая сокурсница, одна с работы, тоже бывшая сокурсница, а третья так. Родители все же явились, и мои, и ее.

Ну, расписались мы, фотограф нас поснимал, потом кататься ездили, все, как положено. Потом в ресторане сидели. Тамада был парнем молодым. Я сначала был ужасно против тамады, никак не хотел, а в ресторане понял, что хорошо, что он был – эфир забил, а то не знаю, как бы оно все обошлось. А так все вроде как играли  - по неписанным правилам.

Гости со стороны Изы сидели слева за столом, мои – справа. Родители напротив одни других. Лица у них были – вино чуть в бутылках не прокисло. Так и сидели всю дорогу. Только под конец признаки жизни подавать стали – улыбаться там, тосты выдвигать. Алкоголь свое что у трудяг, что у профессоров берет.

Хорошо, что остальную родню не позвали. После того, как все выпили побольше, дело пошло веселей. Дэн с тамадой соревновались, кто кого затмит, и Дэн тамаду в итоге обставил.

Две незамужние подруги Изы из-за него чуть не передрались к концу вечера, и он потом с ними обеими уехал отвисать дальше. Замужняя подруга вместе с мужем недолго задержалась – муж поднабрался, и она его домой уволокла.

Родители наши, правда, еще раньше слились, после чего я только и смог спокойно вздохнуть. Зато сестра осталась до самого конца. Она сидела рядом с Серегой. Она мне потом рассказывала, что тот молчал, молчал, ел, ел, пил, пил, а потом посмотрел на нее и говорит:

-Слышь, давай тоже поженимся? – она ему:

-Ты чего? – а он ей:

-Ну, а чего? Я нормальный. Не пью вообще. А тебе замуж не охота, что ли? Или у тебя есть кто?

Романтика, короче, вполне в стиле Сереги. Забегая вперед, скажу, что они таки поженились, купили квартиру в ипотеку, и пашут теперь на нее с утра до ночи. Детей не заводят, конечно – куда тут. Я вообще даже не знаю, как они со своей работой дома пересекаются – раз в неделю, наверное. Но оба довольны. В гости к нам заходят периодически.

Словом, обычная такая была свадьба. Иза, как ни странно, веселилась больше всех, и довольна осталась. Напечатала миллион фоток в альбом, а одну меня припахала на стену повесить. Я повесил, над кроватью. Если ей нравится – мне тем более не в ломы.

Я всю свадьбу сидел, и думал. Как-то так я сразу вдруг устал. И усомнился – а правильно ли я все это сделал. Всю свадьбу сидел и думал. И после свадьбы думал. Так меня изнутри ело, что я это все с таблетками замутил.

Сомневаться я перестал только тогда, когда мне на руки положили моего сына. В голубое такое одеяльце завернутого. Он такой был маленький, что не весил почти ничего, как будто в одеяле ничего и нет.

Я на него смотрел, на личико. Он такой был страшненький, но в то же время такой беспомощный, что оторваться от него невозможно было. Из роддома нас забирал Дэн и сестра моя с Серегой – они набились, я отвязаться не смог.

Привезли они нас всех троих домой. Маленького мы положили в кроватку, которую Дэн подарил, и мы все немного отметили это радостное событие на кухне, а потом они, наконец, все ушли, а мы остались одни, с Изой и маленьким.

Иза пошла в душ, а меня отправила маленького караулить. Потом она пришла, волосы мокрые, в халате. Он проснулся, она его покормила, и он опять уснул. Иза тогда тоже спать легла, отрубилась сразу. Еще бы – после всего-то.

Они спали, а я сидел в кресле у окна, и слушал, как они спят. И тогда я понял, что все правильно сделал. Потому что вот его, маленького нашего, не было раньше, а теперь он есть – целый настоящий человек. Тут его дом теперь, он тут будет есть, спать, расти, учиться, и вообще - жить. Разве это может быть неправильно?  

Фото: http://vk.gdefon.ru

Денис Васильев Пекинск

Дата : Сб августа 23, 2014, 20:13:06 ещё один хороший рассказ - банальноватый на первый взгляд. Герою начинаешь верить практически с первых строк и веришь в его успех. Хотя, ситуация у него не из простых (жена из другого круга общения и воспитания), в семейной жизни и просто в дальнейшем его ждут разные нюансы. просто в рассказе живёт надежда - "если сейчас всё так, значит, дальше всё будет хорошо".

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Пн августа 25, 2014, 11:16:57 Настя, привет! У меня твой рассказ ассоциируется с тремя фильмами, снятыми примерно в одно и то же время - 1993-1995 г.: "Ты у меня одна", " Настя" и "Всё будет хорошо". В этих фильмах на фоне тусклой действительности на грани чернухи утверждается некий позитив вопреки всему: то, что выбирать надо всегда только любовь, а не что-то еще, что за счастье надо бороться, что пока человек жив, всё возможно и впадать в уныние не стоит в любом случае. Сюжеты в этих фильмах, конечно, другие, но сам тон подачи истории очень как-то созвучен с этим рассказом, и действительно верится, что всё будет хорошо. Мелочь совсем, но как-то не поверилось в маленький эпизод с первоклашкой. Если парню 18, то с того момента как он её на спине катал с колокольчиком (насколько я помню не на спине, а на одном плече положено в этом случае) прошел максимум год, получается, что девчонка во втором классе, ну, не могла она в девять лет так вырасти, чтоб краситься и курить, всё конечно бывает, согласна, но это все-таки перебор, ей должно быть хотя бы одиннадцать-двенадцать, может, ошибаюсь, как говорится отстала от жизни:), а вообще жизнеутверждающий такой рассказ, думаю многим понравится.

Саша Н. Кестер Зеро

Дата : Вт сентября 02, 2014, 21:09:23 Всё прекрасно, всё замечательно! Одного не пойму, почему рассказ напоминает мне стилизованную под рассказ публицистику:((

Лидия Юрьевна Волкова Щёлково

Дата : Сб сентября 20, 2014, 21:22:46 Мне очень понравился этот рассказ. Настя, приите моёискреннее воахищение! Во-первых, он правдивый по отношению к жизни. И одновременно - оптимистичный. Что не обязано совпадать... Герой. хотя и молодой, но вполне зрелый уже чловек. Как говорят: "Молодость - это единственный недостаток, который быстро проходит". Герой - молодец, и автор - молодец! Так или иначе, чь бы ни была мысль, героя или автора: "семья - это когда оба работают для того, чтобы она была. Над собой в том числе. А когда никто не хочет работать, а хочет перевалить все на другого, или на кого угодно, получается как раз – «каждая по своему», - это очень правильная и зрелая мысль! Для счастья недостаточно одной лишь любви, какая бы она ни была изкмительная. Отношения стоят большого труда - в том числе, неосмненно, каждого над собой самим. Хотя и навыки общения надо развивать, способность к конструктивному диалогу. Ну, мальчик обманул... А сколько женщин добиваются своего таким же точно способом?!Возможно, это неправильно кому-то кажется. Но цель достигнута? Да.Отношения от этого сложились или рухнули? Сложились. Ну и хорошо. Тогда это и правильно было сделано. Героиня тоже не подарок тот еще. У нее как раз способность к диалогу почти что нулевая. Она вся предрассудками набита под завязку. Ее больше беспокоит, что скажут подруги, чем что чувствуют они двое. Ребенок родился - уже здорово! Теперь надо думать, каким он вырастет? Солгать один раз - еще н беда. Но если это превратится в привычку, тогда опять жди "каждая по-своему"... Но мне почему-то кажется, что мальчик очень натоящий и дальше у них все наладтся, включая онструктивные диалоги. Анастасия,спасибо, отличный рассказ!

Лидия Юрьевна Волкова Щёлково

Дата : Сб сентября 20, 2014, 21:53:34 Все-таки, мне кажется, что ложь такого рода доолжна бвть навеки похоронена на дне души солгавшего. И не потому, что "Единожды cолгавший, кто тебе поверит?!" но слишком высока "цена вопроса". Герой может потерять на этом не только свою жену, но и сына также.Мадам у него такая вся наверченная. с нее станется сказать подросшему ребенку. что она его никогда не хотела. Ни один ребенок никогда не должен слышать такого ни от одного родителя.При наличии такого риска-ни гроша цена такой правдивости как добродетели. Так думаю.

Сергей Ерофеевский Москва

Дата : Вс сентября 21, 2014, 08:27:17 Замечательный рассказ. Тема живая, да и текст выполнен на "отлично". Хандра, поиски, пробуждение - все как в жизни. И как альтиссимо на саксофоне - финал. Без морали и назидания. Просто и трогательно. Хорошая проза.

Марта Валлерс Москва

Дата : Ср октября 08, 2014, 12:13:41 Занятная история. А вот рассказ не очень получился. Начало хорошее - интригующее. Есть завязка на психологизм. А потом пошло достаточно банально - изложение. Из поступка в поступок. Автор не сумел сделать сюжет завораживающим - чисто художественно. Все льется как ручей - тягуче.

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.