Однажды поздней весной Таня вышла с переполненным ведром к мусорке. Солнце ярко светило, но сразу за углом налетел резкий ветер, и ведро приходилось всё время держать так, чтобы эти обрывки газет, тонкие картофельные очистки и луковая шелуха не разметались по асфальту. Коварная погода внезапно напомнила Тане, что ей уже больше двадцати, и она теперь живёт в другой стране, у которой скукожились границы, где отменили комсомол и где теперь есть секс. Даже слишком много секса.

Именно из-за этого они снова поругались с Вадимом. Его дела так резко пошли в гору, что теперь пришёл черед Мерседеса вместо привычного Москвича 2140. А ещё он завёл себе другую – крашеную блондинку с рыбьими глазами и хрипловатым грудным смехом. И Таня, узнав об этом, наконец-то решилась всерьёз с ним поскандалить, но как-то быстро ослабела и уже через пятнадцать минут сама не верила своим словам. Она то переходила на визг, то наоборот что-то мямлила, повторяя одно и то же, и никак не могла надолго поднять взгляд. Вадим отвечал отрывисто, но уверенно. Да, он её муж, но он человек нового времени, он идёт к успеху, у него теперь другой статус и ему необходимы свободные отношения. Положена мне любовница, понимаешь?.. Пока не привыкла, можешь пожить отдельно. Нет, не привыкну, Таня по одному выталкивала из себя слова. Тогда – вот, и Вадим шлёпнул по столу пачкой купюр.

Она застыла с гримасой презрения и муки. Но когда муж вышел, Таня, пометавшись по комнате, как будто по чужой и опасной территории, всё-таки забрала эти деньги – никаких других у неё не было. Их хватило на два месяца съема квартиры, а ещё на большой мешок гречки, запас мясных отходов и субпродуктов.

Таня перевозила скарб на садовой тачке с одним колесом. Трижды выталкивала её в горку среди бела дня и трижды, погромыхивая, скатывала обратно. Когда с Таней здоровались, она едва слышно отвечала и очень старалась сделать вид, что так и надо, а она занята самым обычным всем понятным делом. Затем всё разложила и развесила на новом месте. Вымыла пузатый пустой холодильник и оконные стекла. Отскребла полы, перестелила кровать. Включила старый телевизор с рябью на экране и с жутко скрипящими голосами. Ходила–ходила–ходила по комнате и кухне взад и вперёд, два шага влево к телефону, потом три вправо и уже готова была взвыть.

На второй такой вечер Таня не выдержала. Сначала позвонила подруга Нина, которая собиралась её навестить, но теперь сообщила, что сможет забежать только завтра. Таня глухим голосом ответила, что всё понимает. Она ещё постояла, замерев, а потом достала обтягивающее тёмное платье, которое ни разу не надевала после замужества. Приготовила туфли на самом высоком каблуке. Во всём этом Таня чувствовала себя совсем другой. Сосредоточенно, как индеец перед выходом на тропу войны, накрасив губы и подведя ресницы, она пошла в ближайший бар.

Там гремела оглушительная музыка. Рядом со стойкой переминался парень, похожий и не похожий на Вадима. Выше, стройнее и, кажется, без лишних понтов. Совсем ещё трезвый и пока застенчивый. Таня приблизилась к нему и заговорила. А он, кажется, не верил происходящему и с усилием решался на каждое слово.

–Угостишь меня коктейлем? – подсказала Таня.

– Да-да, – засуетится он.

«Какое же гадоствое пойло», думала Таня и отворачивалась, чтобы скривиться украдкой.

– Тебя как зовут-то?

– Ваня…

– А я – Та… Тамара.

– Царица?

– Сегодня – да. Потанцуем? – махнула она рукой изумленному парню.

И они танцевали. Ваня двигался в такт, но его тело почему-то всё время казалось отдельным от взгляда и лица. Пришлось влить в себя ещё три коктейля и два джина без тоника – тогда всё стало лёгким и насыщенным одновременно. И только музыка… му-зы-кааа… музыка! Как же всем весело… Как же?..

Теперь она купалась в этих жадных мужских взглядах. Не прерываясь, долго–долго, отшвырнув туфли куда-то в сторону. Плясала, стремясь выплясать босыми ногами, выдернуть с корнем всю эту взращенную боль, которую носила в себе. Потом в изнеможении споткнулась, но чьи-то руки крепко и надёжно подхватили… Не хотелось вглядываться и узнавать, чьи они. Не было сил спрашивать, куда её ведут, уводят, увлекают. Это точно был не Ваня, нет, кто-то опытный и сноровистый. Не терпящий долгих заминок, способный срывать одежду и сжимать тело до хруста. Вокруг пульсировала жаркая темнота. Платье задрано кверху. Кто-то безымянный делал своё дело, ритмично посапывая. Она не сопротивлялась, чувствуя, что сейчас могло быть только так. Да, ближе… да, вот так… да, без ласки… только бы знать – ей тоже что-то положено! И чтобы всё уже закончилось скорее.

Она, пошатываясь, встала с влажной скамейки. Животу и ногам сразу стало холодно.

– Проводить? – какой же противно самодовольный у него голос!

Она, не глядя, отмахнулась. Босиком добрела до подъезда, поднялась на свой этаж и упала на диван. Не получалось ни сдвинуться, ни уснуть. Из-за стены отчетливо доносилось стариковское кряхтение. На другом конце комнаты часы пульсировали странными звуками.  Включался и замирал холодильник. Тело болело. В душе стало совсем пусто. Так и пролежала с закрытыми глазами…

В три часа дня явилась подруга Нина. Не разуваясь, она энергично прошлась по комнате, выглянула с кухни во двор и присела к столу выпить чаю. Пачка печенья была у неё с собой. Таня чувствовала, что подруга настроилась выслушать про их разлад с Вадимом. Но сегодня она не могла об этом говорить. Надо было либо делиться всем, как на исповеди, либо не заговаривать вовсе.

Нина, понятное дело, удивилась её молчанию о главном, но постаралась не подать вида. Перевела разговор на свою работу – она не первый год была кинологом в питомнике. С собаками Нина вела себя требовательно, а с людьми деликатно. Окончательно поняв, что откровенного разговора сегодня точно не случится, она двумя глотками допила чай из чашки и тут же вспомнила, что именно сегодня ей надо зайти на почту. На прощание она раскрыла сумку и протянула Тане книжку с нездешними безумными глазами, прорисованными на чёрной обложке и белыми буквами: «НОСТРАДАМУС».

– Вот почитай. Там про будущее – ничего не понятно, но очень интересно.

Таня приподняла и перевернула ведро над мусорным баком. И тут же заметила его – высоченного тощего дога с опущенным хвостом и потерянным взглядом. Не заметить его было нельзя – он выглядел разорённым аристократом, доведённым до самой последней крайности. Бока ввалились, а рёбра выпирали, едва не протыкая шкуру. Его пошатывало от голода. Дог принюхивался к рваному целлофану и картофельным очисткам.

Вдруг он заметил Танин взгляд и резко вскинулся, как от пощёчины. Всё это было для него нестерпимым позором. Таня осторожно приблизилась. Негромко поцокала языком, дотронулась пальцами до загривка.  Он дал себя погладить, безучастно уставившись куда-то в точку.

– Ну, хороший мой, пошли, пошли, – позвала его Таня.

Дог недоверчиво оглянулся и последовал за ней. В подъезд он вошёл первым. На каждой площадке останавливался и спрашивал взглядом – здесь? Они поднялись на третий этаж. Таня раскрыла перед ним обе двери, вторая была полупрозрачной и открывалась внутрь. Подозрительно озираясь и принюхиваясь, пёс вошёл в квартиру.

– Как тебя звать-то? – спросила Таня.

Дог приподнял голову и коротко стукнул хвостом.

Таня закинула мелко нарезанное мясо в самую большую кастрюлю, залила её водой, досыпала гречки и стала варить. Под крышкой забурлило. Запах распространялся всё сильнее. Дог сидел в коридоре,  но, вытягивал шею насколько мог и нетерпеливо заглядывал в кухню.

Насыпав дымящей мясной каши в большую миску, Таня немного выждала и наклонилась, чтобы поставить её на пол. Он не мог дольше сдерживаться и рванулся к еде. А Тане вдруг показалось, что ещё горячо, и она выставила вперед свободную руку. Пёс глухо зарычал, оскалив зубы.

Таня со стуком выпустила миску и медленно сползла по стене, сквозь мутную пелену неотрывно глядя на ощеренную морду. Снизу вверх. Она вдруг вспомнила, как подруга–кинолог Нина предупреждала, что допускать этого нельзя никогда – любая собака, посмотрев сверху, чувствует себя вожаком, хозяином положения. Но Таня уже ничего не могла с собой поделать. Все слёзы последних месяцев вырвались разом.

– Ах, ты! Т-такой жеее… как все мужики! Я тебе мясо варю… покормить хотела… Уйди от меня. Убирайся отсюда!

Он никуда не ушёл и даже забыл про еду. Его взгляд прояснился. Он сел рядом, и вылизал её лицо тёплым шершавым языком.

Прошло три месяца. Дог, которого Таня назвала Малышом, поправился. Он резво сбегал по ступенькам, носился по двору, по улицам и парку, чудом вписываясь на длиннющих лапах во все повороты. Иногда осторожно вставал на задние и заглядывал Тане в лицо. Дома он почти всегда лежал на коврике, а если передвигался, то с крайней предупредительностью.

Таня выходила из квартиры всё с тем же ведром. Она едва успела прикрыть вторую полупрозрачную дверь и задвинуть шпингалет снаружи, когда заметила незнакомого мужчину лет под пятьдесят с седыми волосами по плечи, который поднимался на их площадку. С его правой руки свисал потёртый поводок с широким пустым ошейником.

– Это вы из десятой квартиры? – зацепившись прищуренным взглядом, хрипло спросил незнакомец. Тане показалось, будто он нарочно протрезвел ради их встречи. И всё-таки при каждом раскрытии рта и шумном выдохе до неё докатывалась волна кислого перегара

– Да, – подтвердила Таня. – А вам кого?

– Это вы мою собаку себе забрали? Черного дога?

Таня поняла, что перед ней стоит хозяин Малыша или как его звали раньше? Она не знала, что ответить. Врать бессмысленно. Все соседи подтвердят, а тётка напротив точно всё выболтает.

– Так вот – собака моя, - продолжил мужчина. – Кобель. Ему теперь год и два месяца.

– А откуда я узнаю, что он ваш?

– У меня документ на руках. Происхождение, – он торжествующе усмехнулся. – И кличка Ромуальд Бургундский.

Мужчина достал из-за пазухи и развернул сложенный вдвое бланк.

– В-вы сами понимаете?.. – Танин голос дрожал. – До какого состояния его довели?

– Это не ваше дело. Я его заберу, он дорогой.

Было видно, как заходили желваки. Мужчина, видимо, прикидывал, отодвинуть ли Таню в сторону или настоять, чтобы сама открыла?

– Вас как зовут? – Таня оттягивала время, судорожно пытаясь найти выход.

– Юрий Гаврилович с Лагерного. Отворяй уже…

Таня уже протянула руку, но в этот момент донёсся резкий рык. Пёс, мирно лежавший на коврике в углу, узнал ненавистный голос и тут же рванулся навстречу. Всеми девяноста килограммами своего веса он с утробным рычанием  кидался на дверь, которая держалась только чудом. Слюна текла по стеклу. Таня оторопела, а потом медленно перевела взгляд на Юрия Гавриловича.

Тот внезапно съёжился и  вжался в стену напротив, понимая, что если дверь не выдержит, ему уже не скрыться. На посеревшем лице выступили землистые пятна. Тане даже показалось, что его седые волосы становятся ещё белее.

– Сейчас я открою, и вы его заберёте? – спросила Таня.

Юрий Гаврилович не сразу её расслышал, а затем резко замотал головой.

– Н-н-не надо мне, – сдавленно прошептал он.

– А уж если не поладите, я не при делах.

Зажмурившись, он продолжал мотать головой из стороны в сторону, как заводная кукла.

– Тогда хорошо запомните эту квартиру, этот дом и этот двор. И больше никогда сюда не приходите. Понятно вам, Юрий Гаврилович?

Его голова теперь задергалась сверху вниз. Судорожно кивая, он протянул бланк Тане и стал задом спускаться по ступенькам, не отрывая взгляда от грохочущей двери.

Хлопнула дверь подъезда. Удары стали понемногу стихать.

– Малыш, это я.

Открыла дверь и вошла. Мусор из полного ведра посыпался на пол.

Таня села и долго–долго не могла встать. Ей казалось, что сейчас он перестанет прикидываться собакой и заговорит. И про всё–всё расскажет, совсем как Нострадамус, но точнее и понятнее. А он только встряхнул головой и едва слышно о чём-то прорычал.

Возможно, о том, что у Тани в жизни будет несколько собак, хотя ни одну из них она и не подумала бы заводить нарочно. Что ни разу она не поедет в питомник, для придирчивых осмотров перед выбором щенка и не станет платить за него деньгами, чтобы забрать с собой в специальном такси с услугой перевозки домашних животных. Потому что каждая её собака неизменно будет объявляться сама и, протяжно заглянув в глаза, привязываться невидимой пуповиной к сердцу.

А может быть, и о том, что Таня с мужем помирятся ещё дважды, прежде чем разойтись насовсем.