Он – духовный колосс, сострадающий всем: причём, чем гаже человек, тем сильнее градус, калящий душу…

…Достоевский, едущий на телеге в Оптину, уже взрастивший тугую гроздь Карамазовых в недрах своего мистического мозга; Достоевский, везомый в ссылку: в холодную бездну страдания, выхода, из которого, кажется не будет…

Неистовство игры, калившее его жизнь до белизны металла, подвергнутого огню; ночью врывающийся к жене, чтобы, захватив её тальму, проиграть и её…

Сияют фридрихсдоры.

Проклятое зеро вновь подведёт Алексея Ивановича.

С первых страниц «Бедных людей» букеты сострадания выхлёстываются на читающего: вместе с унижением, которым жизнь подвергает большинство, вместе с патологической малостью маленького человечка…

А кто не мал?

Тоцкий и Епанчин?

Но ведь в самодовольстве своём каменном они меньше Мармеладова, которому не к кому пойти, и гаже Фердыщенко, который заставит вас (и вас, и вас!) припомнить всё худое, что понаделали в жизни.

Лабиринты Достоевского кажутся сырыми, прогорклыми, со стенами, покрытыми ржавыми знаками человеческой дряни – но сложно завитые коридоры эти, бесконечно пересекающиеся друг с другом, всегда выводят к свету: что может быть чище, чем речь на могиле Илюшечки?

…в провинциальной дыре – смачно изображаются они у писателя, сочно, криво, гадко – вызревает бесовство: вместе с самими бесами, задумавшими, как всегда, переустройство общества: да такое, чтоб шибануло по всем: недаром Шигалёв смотрит так, будто ждёт конца света в определённый день и час.

Параллельно им едет в Россию новый Христос: возможный его вариант – нелепый в реальности, смешной и кроткий, одно слово – Идиот; едет и для того, чтобы родилось в дальнейшем повествование о Великом Инквизиторе, актуальное во все века, ибо, меняя антураж и декорум, человека оно – течение веков – изменяет мало: слишком много животного в оном, слишком физиологично устройство.

Достоевский, кажется, против такого: его призыв – к свету!

К чистоте!

Раскольников необыкновенно чист: не могла подобная идея, если и родилась в его голове, получить реализацию – а вот поди ж ты…

И несутся, турбулентно закручиваясь, вихри языка Достоевского, только такого, какой и необходим для немыслимой задачи, поставленной им: написать Библию человечества, по крайней мере – русской его части…

 ***

Какова гармония напева:

Славная осень! Здоровый, ядрёный
Воздух усталые силы бодрит;
Лёд неокрепший на речке студёной
Словно как тающий сахар лежит;

Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно — покой и простор!
Листья поблекнуть ещё не успели,
Желты и свежи лежат, как ковёр.

Великолепие стиха, чья альфа позаимствована в тех космических пределах, где и рождаются все созвучия, что, спускаясь вниз, в людское сознание, становятся ощущениями, которые будут переданы так, что реальность покажется вторичной.

Трудно поверить, что Некрасов худо начинал: тем не менее, «Мечты и звуки» были слабенькими, бледными, и Белинский, упомянув в рецензии, что они «вышли из души», в целом раскритиковал книгу, жёстко раздраконил её…

Читать далее...