Я читала «Двое в декабре» и злилась. Дурная привычка прежде заглядывать в аннотации сделала свое дело. Запомнилось оттуда: « Внешне традиционное письмо Ю. Казакова, воскрешая этические и эстетические традиции русской художественной классики…».  Что там, у Казакова, традиционное? Почему внешне?  Если традиционное воспринимать как что-то «скучное»,  с пространной экспозицией, плавным изложением,  сдержанно-нейтральным стилем, то, пожалуй…

«Он долго ждал ее на вокзале. Был морозный солнечный день, и ему все нравилось: обилие лыжников и скрип свежего снега, который еще не успели убрать в Москве. Нравился и он сам себе: крепкие лыжные ботинки, шерстяные носки почти до колен, толстый мохнатый свитер и австрийская шапочка с козырьком, но больше всего лыжи, прекрасные клееные лыжи, стянутые ремешками».

Ладное такое начало, классическое. По нынешним писательским традициям – никакое, «вялое». Морозный солнечный день – а вижу ноги в ботинках и лыжи. Вокзал – не вижу, только лыжников, которые так лезут в глаза, возможно, от обилия слова «лыжи». «Скрип свежего снега» - где?

Герой ждет девушку, но вместо процесса  на передний план сразу выходит он сам, и ему  все очень подробно нравится. Особенно подробно – собственный  внешний вид и лыжи.

А эти слова и словосочетания, как конфеты, «спрятанные» в полотне нейтрального текста, на самом видном месте?  «Был покоен», «просто покоен», «покойно думать», «стены и потолок закуржавели», «лицо ее было матово», «посвисты …электричек», «яблоки крепко пахли», «взметая порошу», «прозрачная синь», «лед и снег брызгали из-под подков», «семена брызгали на снег», «брех потревоженных собак», «муаровый наст с легкою порошей», «овраги стали сизеть и глохнуть», «в розовом сиянии за лесом», «озноб сотрясал ее», «озлобился» и пр. Зачем они? Это – «традиции русской классической литературы»?

Самый незатейливый сюжет: он и она, безымянно-аллегоричные, встречаются, чтобы провести выходные за городом. Они вместе давно, многое уже пережили, и ссоры, и ревность, и совместные отпуска… Родные и друзья воспринимают их как сложившуюся пару.  Все достаточно хорошо «устоялось» в отношениях, чтобы ему пришли в голову мысли о женитьбе, а ей – о свадьбе.

Молодая женщина вдруг ни с того ни с сего впадает в загадочную меланхолию, вздыхает, печалится, ложится спать одна, ссылаясь на плохое самочувствие. Молодого мужчину это вдруг ни с того ни с сего начинает злить.

Они проводят вечер и следующий день то в молчании, то … это и разговором-то назвать нельзя – так, перебросились короткими фразами на темы природы, погоды и быта.

Вернулись в Москву и разъехались в разные стороны.

«Когда они вышли на вокзальную площадь, горели фонари, шумел город, а снег уже успели убрать, увезти, и они оба почувствовали, что их поездки как бы и не было, не было двух дней вместе, что им нужно сейчас прощаться, разъезжаться каждому к себе и встретиться придется, может быть, дня через два или три. Им обоим стало как-то буднично, покойно, легко, и простились они, как всегда прощались, с торопливой улыбкой, и он ее не провожал».

Я закрыла книгу и вдруг ощутила горечь. Из-за того, что герои так и не поговорили. Из-за то, что они, даже будучи парой, ничего друг о друге главного и не знают. Мне показалось, что не будет этой свадьбы вообще, и разошлись они навсегда, хотя вроде бы через несколько дней должны буднично увидеться снова. Почему-то вспомнился Евтушенко: «Со мною вот что происходит,

Совсем не та ко мне приходит,

Мне руки на плечи кладет,

И у другой меня крадет…

…Эй, кто-нибудь, приди, нарушь

Чужих людей соединенность

И разобщенность близких душ…»

Вот он, классический «открытый» финал. Вот он, правильно заданный вопрос, который делает произведение «классическим»: таким, к которому вернешься еще не раз, еще не раз будешь спрашивать себя, почему. И ответ каждый раз будет другим.

Как это было достигнуто Юрием Казаковым? Приходится возвращаться, чтобы заново осмыслить прочитанное.

Автор сразу показывает нам героя, строит повествование через него. Описание дает нам безличную в прямом смысле картинку: вот его ботинки, носки, шапочка, лыжи – а лица будто нет, так как нет портрета. Герой сам себе нравится именно таким, ему нравится, как он выглядит внешне. Он ждет девушку и думает о ней, как об австрийской шапочке: она опаздывает, но он уже не сердится, «потому что, если припомнить, это, пожалуй, была единственная ее слабость».

Он думает о своей жизни как о прекрасных клееных лыжах: «что на работе все хорошо и его любят, что дома тоже хорошо, и что зима хороша: декабрь, а по виду настоящий март с солнцем и блеском снега, - и, что главное, с ней у него хорошо».

С ней у него – хорошо, только говорится об этом после оценок, выставленных качеству состояния дел на работе, и оценок зиме. Декабрь, а по виду март – это можно ведь сказать и о герое, и о героине, и об их отношениях… В самой вышеприведенной  фразе - несколько завязавшихся противоречий и противопоставлений, и центр тяжести смещен.

«Кончилась тяжелая пора ссор, ревности, подозрений, недоверия, внезапных телефонных звонков и молчания по телефону, когда слышишь только дыхание и от этого больно делается сердцу. Слава богу, это все прошло, и теперь другое – покойное, доверчивое и нежное чувство. Вот что теперь!»

Слава богу, прошло – так говорят, когда происходящее воспринимают как нечто незакономерное, странное, внезапное. Значит, природы этих явлений ни герой, ни героиня не осознают, стало быть, до взаимопонимания еще очень далеко. Покойное чувство – и слово-то какое хорошее, да вот есть у него омоним, от которого невольно вздрогнешь. И это восклицание в конце – будто человек сам себя и других хочет убедить в том, в чем до конца не уверен…

«Он рассматривал также и девушек, их оживленные лица, думал о них и волновался слабо и горько, как всегда, когда видел юную прелесть, проходящую мимо с кем-то, а не с ним. Потом он посмотрел на нее и обрадовался. Он увидел, что и здесь – среди молодых и красивых – она была все-таки лучше всех»

Горькое волнение рядом с юной прелестью – не ему принадлежащей – это ведь сожаление и о своей непрожитой истории. Герой рассматривает девушек и пытается «заглянуть» в чужую жизнь и примерить ее на себя, а потом возвращается к «своей» - и радуется, что она все-таки лучше всех. Как лыжи, как шапочка, как декабрь, похожий на март.

«Он думал, как странно устроен человек. Что вот он юрист и ему уже тридцать лет, а ничего особенного он не совершил, ничего не изобрел, не стал ни поэтом, ни чемпионом, как мечтал в юности. И как много причин у него теперь, чтобы грустить, потому что жизнь не получилась, а он не грустит, его обыкновенная работа и то, что у него нет никакой славы, вовсе не печалит, не ужасает его. Наоборот, он теперь доволен и покоен и живет нормально, как если бы добился всего, о чем ему мечталось»

Нынешние молодые люди  в тридцать лет – еще молодые люди, некоторые только в этом возрасте и мечтать-то начинают… Вся тирада, посвященная тому, что герою совсем не грустно, а покойно, только еще больше убеждает нас в том, что он сам себя уговаривает. Потому что если нет – значит, всё еще хуже, значит, человек не просто смирился с «будничной жизнью», а почувствовал в ней для себя какое-то удобство, покой, и более того, считает это не только нормальным, а даже правильным.

Его беспокоили мысли о лете, об отпуске. «Нужно было заранее все обдумать и выбрать место самое интересное, чтобы не ошибиться, не прогадать». То есть, важно не с кем, а где и с каким набором впечатлений. Важно качество, как в вещах. Надо мыть руки перед едой. Надо вовремя ложиться спать. Надо проводить отпуск увлекательно. Кому надо?  Этого ли надо?

Герою вспомнилась их первая с героиней совместная поездка. Чистая, светлая комната, везде антоновские яблоки, рынок, где они выбирали продукты, запах пекарни, плеск голубиных крыльев… «А главное – она, такая неожиданная, будто бы совсем незнакомая и в то же время любимая, близкая. Какое было счастье, и еще, наверное, не такое будет, только бы не было войны!».  И снова подмечаешь, как Она приходит в его воспоминания уже после ночного Валдая, беленьких домиков и черепичных крыш, после копченого сала, масла и огурцов, после голубей.

И снова это короткое восклицание в конце фразы – взял человек, и сам испортил себе настроение. Испортил и современному читателю, для которого последнее высказывание звучит издевкой над всем тем, что герой вспоминал секундой ранее. Да и сами слова-то: было счастье, наверное, не такое будет, дают мало надежды на счастье сегодня, а только неопределенность, зыбкость этого чувства подчеркивают.

Дорогой герои любуются окружающей природой, замечают и следы животных, и птиц, и дымки над крышами. « Эти следы таинственной ночной жизни, которая шла в холодных пустынных полях и лесах, волновали сердце, и думалось уже о ночном самоваре перед охотой, о тулупе и ружье, о медленно текущих звездах, о черных стогах, возле которых жируют по ночам зайцы и куда издали, становясь иногда на дыбки и поводя носом, приходят лисицы» - это ведь не мысли героя. Москвича, юриста, живущего в бумагах. Это вычитано где-то, другая, другая жизнь, другая манера мыслить, изъясняться, видеть, слышать, чувствовать…

«Иногда он брал ее сзади за шею, притягивал и целовал ее холодные обветренные губы». Подобного рода предложения при первом чтении меня злили. Такие фразы сегодня воспринимаются как романтические штампы из женских романов. Теперь я понимаю, что и Казаков намеренно дал ее: это и герою несвойственно, это тоже где-то вычитано или увидено, и ему кажется, что так – надо. Ах, какой я тонко чувствующий человек! Держу пари, что и в этот момент герой сам себе нравился. Впрочем, что это я – о персонаже как о реальном человеке?!

Все эти «позирования» героя давно уже не ускользают от внимания героини. « Она была, правда, грустна и рассеянна и все отставала, но он не понимал ничего, а думал, что это она от усталости. Он останавливался, поджидая ее, а когда она догоняла и смотрела на него с каким-то укором, с каким-то необычным выражением, он спрашивал осторожно, - он-то знал, как неприятны спутнику такие вопросы:

- Ты не устала? А то отдохнем.

- Что ты! – торопливо говорила она. – Это я так просто… Задумалась».

Вокруг такая красота, настоящая, не с экрана телевизора и не с картинки, что невольно ожидаешь, что и люди станут настоящими. То есть, можно будет увидеть их не в социальных отношениях города, а их человеческую сущность увидеть. Нет, не происходит этого. И это катастрофическое неумение слышать и понимать друг друга, придумывать причины странному состоянию другого – попроще, поудобней, чтобы не бояться неожиданностей, что, в общем и целом, все по-прежнему хорошо и покойно…

Герои добрались до цели – до дачи. « Он доставал из-под террасы дрова, грохал возле печки, шуршал бумагой, разжигал, кряхтел, а ей не хотелось ничего, и она была не рада, что поехала с ним в этот раз <…> он и  разделся, снял ботинки, носки, развесил все возле печки, сидел в нижней рубахе – довольный, жмурился, шевелил пальцами босых ног, курил». Подробное перечисление действий, и мы как бы видим героя со стороны. Глазами героини, которая вдруг оказывается разочарованной. Грохал, шуршал, кряхтел – и она не рада. Предметы одежды, которые герой методично снимает и развешивает, то, как он шевелит пальцами ног, как он довольно жмурится – все это воспринимается как повод для раздражения для героини. Так отстраненно можно смотреть только на чужую обстановку и на чужого человека. И думать при этом – «что я здесь делаю? Кто это мне?».

«Давай раздевайся!» – командует он. « И хоть ей не хотелось шевелиться, а хотелось спать от грусти и досады, она все-таки послушно разделась и тоже развесила сушить куртку, носки, свитер, осталась в одной мужской ковбойке навыпуск, села на кровать, опустила плечи и стала глядеть на лампу».

«Все-таки» разделась, почему-то «послушно», тоже развесила – и перечисление предметов одежды. Это видит герой, с удовлетворением отмечая, как прекрасно она все развешивает и вообще как он ее опекает по-отцовски, замечательно? Или это видит героиня, безвольно, механически копируя чужие действия? А может, она его просто передразнивает, а он этого не понимает совсем? А плечи – опустила. Это должна была быть другая ночь. Другой человек. Другое место. И она – другая.

Это становится ясно из следующих двух абзацев: «Она чувствовала только, что пора первой любви прошла, а теперь наступает что-то новое и прежняя жизнь ей стала неинтересна. Ей надоело быть никем перед его родителями, дядьями и тетками, перед его друзьями и своими подругами, она хотела стать женой и матерью, а он не видит этого и вполне счастлив так. Но смертельно жалко было первого тревожного времени их любви, когда было все так неясно и неопределенно. Зато незнакомо, горячо и полно ощущением новизны».

Казалось бы, главная мысль – она хочет быть женой и матерью. Но ведь здесь не сказано – его женой! Матерью его детей! И первого чувства – смертельно жалко – все, эмоциональная краска подобрана, от нее никуда не деться. Наступает что-то новое – да, наступает. Только, опять же, с кем? И тут вдруг вспоминается, как герой отзывался об этом «неясном времени»: слава богу, прошло!

Героиня засыпает и вспоминает свою девичью мечту. «Будто бы он сильный и мужественный и любил ее, а она его тоже любила, но почему-то говорила: «Нет!» - и он уехал далеко на север и стал рыбаком, а она страдала… Однажды она поняла, что счастье у нее было только с ним, все бросила и поехала к нему».

Тоже вычитанная где-то мечта, из романов. Только вот заснула героиня, воображая, как едет на попутном мотоботе на встречу ЕМУ, а не тому, кто раздетый и босой у печки шуршит, кряхтит и курит. Заснула, и ей было совершенно все равно, чем он занят. Проснувшись, она заметила, что он не спит, растопляет остывшую печку, и у него грустное лицо. Ей стало его жалко, но она ничего не сделала, не окликнула, не поговорила с ним. Эта попытка растопить остывшую печку… Жалкая.

Утром все вроде бы изменилось, они помолчали, но потом пошли кататься, и флер ночной безысходности рассеялся, и все стало – «нормально».

И здесь нашего героя вдруг осенило. Он «вдруг вообразил ее своей женой. Что ж! Первая молодость прошла, то время, когда все кажется простым и необязательным – дом, жена, семья и тому подобное, - время это миновало, уже тридцать, и что в чувстве, когда знаешь, что вот она рядом с тобой, и она хороша, и все такое, а ты можешь ее всегда оставить, чтобы так же быть с другой, потому что ты свободен, - в этом чувстве, собственно, нет никакой отрады». Дом, жена, семья и тому подобное – пришло время этому состояться, пожалуй. И «она хороша и все такое», «собственно, нет никакой отрады» - это о любимой женщине и о любви?!

Ему приходит на ум завтрашний день, куча юридических бумаг и заявлений. « А потом домой – к кому? А там лето, долгое лето, всякие поездки, байдарка, палатка – и опять – с кем?». И вот он настолько великодушен, ему «захотелось быть лучше и человечнее и делать все так, чтобы ей было хорошо». Ничего не скажешь, человечно. А до этого что было?

Герои вернулись на тот же вокзал, откуда уехали в решающую для себя поездку, вернулись на круги своя, в ту точку, откуда начался этот их эмоциональный поединок с самими собой. Круг пройден и замкнут, и надо принимать решение. «А снег уже успели убрать, увезти, и они оба почувствовали, что их поездки как бы и не было».

Когда из заснеженных холмов и другой жизни возвращаешься в огромный бесснежный шумный город, действительно может показаться, что ничего кроме этой вокзальной площади и не было, «не было двух дней вместе».

«Им нужно прощаться, разъезжаться каждому к себе» – вот оно, решение. Но это очевидно только для автора и читателя. Хотя… «встретиться придется, может быть, дня через два или три» - передает Ю. Казаков  мысли своих героев. Придется, может быть… а может и не быть. Не от этого ли они так легко простились?

 «И он ее не провожал»… Конец.

И отчего-то приходят на ум «беседы» Ирины и Тузенбаха из чеховских  «Трех сестер», и мучения Пьера Безухова с Элен,  Николая Ростова – с Соней, а Наташи – с Болконским, и лермонтовская Вера, за которой бросился, загнав коня, Печорин, и героини Гончарова, и поздний Тургенев, и Куприн, и многие, многие другие – именно классические авторы и персонажи.

 И вдруг осознаешь, что рассказ написан в 1962 году, когда советский народ бодрой поступью двигался к неотвратимо приближающемуся счастью в виде коммунизма, но была и какая-то «оттепель». Тоже такой декабрь, а вроде бы март… А потом - «шестидесятники» и вопросы, которые, неожиданно для партийных функционеров, в том числе и от литературы, начали мучить людей, и, конечно, писателей…

В той аннотации к сборнику «Двое в декабре», которая меня так раздражала, было сказано: «Внешне традиционное письмо Ю. Казакова, воскрешая этические  и эстетические традиции русской художественной классики, оказывалось объективно полемичным по отношению к литературе советской».

Теперь я понимаю, что имелось в виду под традициями русской классики. И почему  - внешне традиционное. А стало быть, и полемичное…

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Ср ноября 09, 2011, 18:26:05 Очень душевное, чуткое эссе. Вообще, Юрий Казаков удивительно тонкий, психологичный автор. И рассказывает вроде о таких простых, понятных вещах, а внутри всё в тонкую, звенящую струнку натягивается.

Наталья Баева Москва

Дата : Чт ноября 10, 2011, 01:31:30 Ничто не укроется от Катиных внимательных глаз:) Но что интересно - импульсом к написанию эссе явилось раздражение... Это очень профессиональный подход - тщательно проанализировать то, что не нравится, попытаться понять и взглянуть на проблему шире. На меня этот рассказ тоже навеял печаль. Душевно вялый герой и вся эта анатомия его старческой души... Любовь умерла, а "покойный" человек и не заметил. А все-таки... хотелось бы чему-то удивиться. Вот, например, мне удивительно, почему героиня такая незаметная, что ее возлюбленный в первую очередь думает о лыжах и голубиных крыльях... И, мне кажется, ни при чем тут полемичность, ни при чем традиционность. Просто это рассказ о разлюбленном человеке. В душе девушка давно уже его бросила. Он только не хочет видеть страшной для него правды, а потому цепляется сознанием за голубей...

Екатерина Злобина Cевастополь

Дата : Пт ноября 11, 2011, 01:37:21 Наташ, я его просто вместе с автором пожалела... :) Захотелось почему-то оставить ему больше шансов. "Разлюбленный человек" - это традиционная (шёпотом: вечная) тема... :) Спасибо, девчонки, захвалили меня,неудобно. Последняя правка: ноября 11, 2011, 20:55:19 пользователем manager

Андрей Самарин Феодосия

Дата : Пт ноября 11, 2011, 15:17:05 Когда критическая статья по размеру не меньше самого рассказа, это хорошо? Сегодня время другой критики.

Владимир Олегович Вавилов Севастополь

Дата : Пт ноября 11, 2011, 20:42:23 Предыдущий оратор как раз и показал образец той критики, которой – время. :)

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.