Заказать третий номер








Просмотров: 1931
27 мая 2011 года

***

Эссе торопливых лестниц,

шаги, которые их читают,

перила балконов,

к которым прикасаются дерево и человек,

следы их;

изменчивые манящие блики

светил, отражённых на дне колодца,

увиденные путником в долгий полдень страстей –

постепенно сходят на нет,

уходят

и, как рассказано в притчах,

проносятся вереницей соблазнов перед тем, как исчезнуть

в сознании больного не раз.

И – уступают место – чему же?

(что может приворожить сильнее?)-

- ах, не скелету событий, не перечислению фактов-

- смутному аромату, неуловимой интриге,

прозрачному дыханью, которым дышал ты когда-то,

тому, что не исчезает и снова вернётся,

с чем мы на Страшный Суд – все вместе – предстанем.

 

 ***

Снежинок скороспелый парашют,

А сам ты – шут

Своей вины бессонной,

Сермяжной правды мученик и тут:

«вставай, народ, надеждой заклеймённый».

Трещит мороз, как Пушкин обещал

И – господи спаси – скучнеет праздник.

Россия вся в снегах, в снегах, в снегах,

Россия сумасбродна и прекрасна.

Деревья – собеседники ворон

Уходят, чередуясь с небесами.

И остаются двое – ты и Бог.

И речь твоя -  как  пауза меж вами.

 

 ***

Форточку открываю,

                            А там –

Воздушная телеграмма сплетённых шагов, голосов,

Немногих, но искренних слов,

Как сказано у кого, не помню.

Материк безмолвья.

Деревья стоят в скорбных позах

Словно букеты в вазах

и, видимо, надо что-то сказать

перед тем, как проститься с пейзажем,

но ветер оглядывается

и говорит: «Довольно».

 

***

Случаются такие штуки,

Когда идёшь себе, идёшь

И вдруг заляпал грязью брюки,

Но кажется, что это ложь.

Случаются такие чувства,

Когда паришь себе, паришь

И на занятное искусство

С высокомерием глядишь.

А мимо лётчик пролетает

Над неразумною землёй,

Где бармалей детей хватает

Своей морщинистой рукой

И страх и сладость остаются,

И мимо жизнь бежит, бежит.

Смешно, смешно, немного грустно,

Однако заговор раскрыт.

От солнца только сдобный мякиш,

На брюках грязь, а сказка – ложь.

Но ты на жизнь не обращаешь

Внимания: живёшь, живёшь…

 

 ***

В последний раз с безоблачным лицом,

Напоминая внешне оркестранта,

Жилище ты души сдаёшь на съём,

Ещё совсем не думая о завтра.

Пронзительная осень на дворе,

Но так тепло и тихо, как в июне.

Что делать нам в роскошной нищете,

В отяжелевших латах дум понурых?

Горят костры и старики ворчат

И листья, что опали, так похожи

На лица стариков… А ветер рад,

Что скоро запоёт в ушах прохожих.

Не верь, не бойся… В общем, всё равно:

Поступишь так, как ляжет божья карта.

В последний раз с безоблачным лицом

Ты думаешь о пресловутом завтра.

 

 ***

Да, я, признаться, любил засидеться в детстве

В гостях у друзей –

Может быть, по единственной причине –

Чтобы выйти оттуда уже в синих сумерках

И хватиться: боже мой!-

Голые ветки, луна (скоро зима), недавний наш разговор…

И – что это значит всё вместе?

 ***

«В конце концов, мы живём в страшном мире»,-

Произносит старик, уже чувствуя,

Что его фраза чревата безмолвием.

Она зарастёт им,

Словно мхом та ступенька надежды.

Вот, - говорит тот старик, - в молодых беснуется сила,

Море им по колено, всё норовят

В тёмных постылых делах попытать удачи.

Люди, что с вами сделалось нынче?...

                                           А что вообще

Делается с людьми, что их так раздражает,

Что непрестанно что-то творят: зло ли, добро ли,

Что нас всё время терзает, как оклик далёкий?

Ах, посмотри: этот мир – прибежище страсти и боли;

Вон целуется парочка на углу, даже не подозревая,

Что в минуты страсти

Наша кровь поёт нам колыбельную песню,

Наша кровь – наш могучий бесстыдный вожатый

И поцелуй их, наверно, похож

На болезненные роды любви в тёмном коконе страсти.

Неужели это не страшно,

Оскал давно знакомого зверя, захватывающего нас внезапно,

Но пока тщательно наблюдающего из логова,

Как все мы, энергичные, дерзкие, самоуверенные,

Ловцы пылающих кораллов в тёмных водах судьбы,

Балансируем между кровью и Богом.

И я хотел бы дожить до старости,

Чтобы время очистило мою страсть,

Чтоб она стала – до дна – прозрачной.

Прозрачной до такой степени,

Чтобы в ней небеса отражались…

 

***

Зажги  лицо  своё, как  свечу

Перед иконой  нашей  беседы.

Будем  плыть  по  морю  всеобщего  онемения

С  огнём  тихой  речи,  согревающей  нас.

…Так  звучит  сокровенный  русский  язык,

Вложенный  в  наши  уста,

Что  никто  бы  не  мог  усомниться,

В  какой  стране  мы  живём  и  трудно  зимуем  синицами,

Дрожащими  от  холода  на  паперти  милосердия.

Но  никто  из  нас  не  смеет  сказать: «Россия»,

Потому  что  где  она - смутно  чувствуемая  держава,

Одиночество  глаз  в  пространствах, сила  нагого  духа.

Мы  лишь  продолжаем  топтать  прошлогодний  снег  у  монастырских  врат

С  надеждой « Авось, да  откроется»,

Стоять  пугалами  огромных  просторов,

Чтобы   отпугивать  ворон  от  огородов  добра.

Зажги  же  лицо  же  лицо  своё, как  свечу

Перед иконой  нашей  беседы.

 

***

Пронзительной надежды холодок

в пустынном мире стал нам колыбелью.

И сумрак, голубой единорог,

опять пришёл из глубины апреля.

Ведь нас договорились навещать

давным-давно посланцы изумленья,

даруя слабость сердца, благодать,

растерянное это вдохновенье

и под балконом удаляющийся шаг

полупечальных школьников, идущих

всё мимо приунывших вдруг зевак,

расставленных судьбой на всякий случай.

Держава, где родители их ждут,

ещё не обозначилась на карте.

В колдобинах укрылись пять минут,

что отделяют правду от азарта.

Азарта правым быть. Ты вдруг сказал,

что Пушкин говорил про волн пустынность

и Мандельштам к пустой земле припал.

И это словно вместе приключилось.

Пустынна прелесть мира. На углу

знакомец, ну а может, незнакомец,

себя понёс в крепчающую тьму,

как будто бы в спасительный колодец.

И сигареты вспыхнул светлячок.

И радуга невольная осколков.

И сумрак, голубой единорог,

опять ушёл с небесного пригорка.

Заканчивает надпись на стене

учащийся чрезмерно скучной школы.

Нечаянно в траву ты фразы две

вдруг уронил, как звуки приговора.

Одновременны Пушкин, Мандельштам,

в дому сквозняк и пауза в куплете.

Закрой мне на мгновение глаза,

чтоб я открыл их на другой планете.

 

***

И почему-то

В череде солнечных бликов

Почувствовал авантюру.

Показалось, что школьник-подросток только что вышел

В соседний двор из школы в запачканных джинсах,

С осколками мата в ушах, со страшным и светлым

В обветренном сердце

И с этим вот нервным и нежным без лести.

    Без боли,

Но ноющий день, как пластинка.

   Но небо

Опять посылает трамваи с улыбками женщин

Цветы меланхолий к истокам ушедшим прошедшим.

      Улыбка -

Ирония аккордеона в том танго,

Что ветер танцует.

«Ты видел? – Он ветру отдался».

- «Отдался, рискуя».

И эхо разбило

Бесценную воздуха вазу…

Что будет, что было -

То не поддаётся рассказу.

Всего только ты раздражён,

Раздражён листопадом событий.

Под аркой остывших минут,

Гласит объявленья лоскут,

Давным-давно ожидает тебя

Твой возлюбленный -

Осень…

     Скажите,

Скажите, я вас умоляю,

Какое там время свиданья.

И в голове почему-то: «не знаю» -

Рассеянное лепетанье…

Какое там точное время,

Не знает никто из прохожих.

Порывистость. Нищее небо.

    Быть может.

 

*     *     *

Когда наступит август, мы вспомним о Ван-Гоге,

О  благе всесожженья, о горести  грехов,

О пожелтевших письмах, потерянных в дороге

И о последних рейсах курортных поездов,

О том, что, как в Провансе, у нас сухие травы

Под цвет верблюжьей шерсти и томный небосклон,

Под коим даже счастье мгновенно и лукаво

И речь об искупленье звучит, как приговор.

Мы будем любоваться на дерево страданий,

Что заняло наш кроткий тоскующий пустырь,

Средь демонов достатка вещать об увяданье

Нам будет сверху голос, мольбой и скорбью сыт.

Затем что в лоне всякой гармонии  угроза,

Ликующее  солнце предчувствует луну.

В миражной дымке месяц, мятежно абрикосов,

Осенних разрушений предвидит правоту.

Когда наступит август, мы вспомним о Ван-Гоге,

О том, что так прекрасны порывы в никуда…

Сквозят мерцанья пауз - во времени пустоты.

Песок бежит сквозь пальцы… и дремлют  города.

 

 

 


 
No template variable for tags was declared.
Алекс

Москва
Комментарий
Дата : Вс января 27, 2013, 18:36:59

Первое стихотворение самое удивительное. Его надо публиковать отдельно от всей подборки.

Вход

 
 
  Забыли пароль?
Регистрация на сайте