Просмотров: 645
Ну, о музыке – значит, о музыке. Когда
я после дембеля пришел
в редакцию «Комсомольской правды»
к Юре Щекоткину (с
которым был знаком
еще до армии
по « Московскому комсомольцу») со своей
писаниной об армии
под названием «Прощальный
марш», Юра спулил меня
к Леше Дидумову, который тогда
работал в отделе
военно-патриотического
воспитания.
Прочитав мой материал, Леша отнесся
ко мне, как к
родному. Обещав всяческое содействие
и почти стопроцентную
гарантию публикации, он пригласил
меня к себе
в гости. Мне Леша
очень понравился – не приходилось
еще мне до
этого встречаться с
людьми такого типа. Усталая
синева под глазами, выражение лица
«как будто знает
что-то, чего не знаю
я». Правда, немножко неуютно мне
было, когда Леша без…м-м-м…
ложной скромности представлялся: «Я – поэт и
прозаик». И когда
он упоминал о
своем романе, который, по его
словам, никогда не будет
опубликован. Леша даже
читать его никому
не давал – по его
выражению – «еще не пришло
мое время, моя темница
меня еще ждет».
Страсти какие…
Но в
остальном Леша был
интересным дядькой, тем более, что
у него дома
постоянно крутились гениальные
поэты и прозаики – окололитературные мальчики, которые очень
любили делиться творческими
планами. И девочки, которые смотрели
на всех… инакомыслящих влюбленными
глазами. И, чем очередной революционер
был хулиганистее и
беспардоннее, тем глаза были
влюбленнее.
Постепенно до меня
дошло, почему Леша отнесся
ко мне с
таким дружелюбием. Когда в
«Комсомолке» опубликовали мой материал об
армии, я с удивлением
прочитал заголовок –
«Последний день». Обратился к Леше
– типа, чем же это
серенькое выражение лучше
моего «Прощального марша»?
А Леша, вскользь намекнув
на какие-то подводные
внутриредакционные сложности,
перевел разговор на
другое и стал
объяснять мне, что благодаря
его победе в схватке с
завотделом, я должен гордиться,
что в моем
материале впервые в
«Комсомольской правде» появились
такие слова, как «самоволка»
и «разжалование». Я пожал
плечами...
Читать полностью
худ. М. Петин
|