Заказать третий номер








Просмотров: 1690
14 июня 2012 года

В последнее время интерес к личности В.Белинского, к его критическим статьям если и не ослабел резко, то в корне видоизменился. Идет принципиальная переоценка истории культуры России, и такие современники Белинского, как А.Хомяков или С. Шевырев, многим сегодня представляются  более интересными.

Отношение современников и представителей последующих поколений к Белинскому и его критическим работам вовсе не было однозначным, пока в «советский период» критика, к несчастью для него и для русской литературы, не «канонизировали» в качестве «постановщика» реализма, истолковав на свой лад, функционеры от искусства.

Мы постепенно отходим от практики судить о деятельности писателей, художников, других представителей искусства исключительно по их принадлежности к тому или иному идеологическому «лагерю», и начинаем понимать, что художественная ценность произведения искусства мало зависит от политико-социальных предпочтений и теорий.

Однако, всё ли так однозначно с Белинским?

Давайте не поверим никому на слово и прочтём главную, «программную» статью В.Г.Белинского - «Взгляд на русскую литературу 1847 года» - самым внимательным и пристрастным образом.

Начинается статья первая этого обзора пространным публицистичным рассуждением о времени и прогрессе в общем.

Белинский констатирует: пришли перемены, в которых люди «наблюдающие и мыслящие… видят… не одно улучшение или понижение их собственного положения, но изменение понятий и нравов общества, следовательно, развитие общественной жизни. Развитие для них есть ход вперед, следовательно, улучшение, успех, прогресс»[1].

Равно ли развитие улучшению – вопрос спорный, но основная мысль Белинского ясна: для него прогресс – развитие, движение, изменение общества, и это обязательно должно отображаться в литературе.

Он называет главными «врагами прогресса» тех людей, которые ненавидят саму идею, которую это слово выражает. «Им хотелось бы уверить себя и других, что застой лучше движения, старое всегда лучше нового и жизнь задним числом есть настоящая, истинная жизнь, исполненная счастия и нравственности», и этим едким определением уничтожает всех «консерваторов», и от искусства, и от общественной жизни.

Белинский объясняет особую неприязнь пуристов русского языка к слову «прогресс» тем, что они вообще возмущаются «всякими иностранными словами, как ересью и расколом в ортодоксии родного языка». Он рисует их так: «они твердят беспрестанно, что в наше время прекрасный русский язык всячески искажается и уродуется, особенно введением в него иностранных слов».

Критик считает, что, даже если это и зло, то «оно зло необходимое, корень которого глубоко лежит в реформе Петра Великого», что « необходимо было чужие слова и понятия и выражать чужими готовыми словами». «Но если одни иностранные слова удержались и получили в русском языке право гражданства, зато другие с течением времени были удачно заменены русскими, большею частию вновь составленными», - говорит он.

Все это, по мнению Белинского, – результат знакомства общества с новыми идеями, «выработавшимися на чуждой нам почве». «Чуждая почва» не пугает его, наоборот, критик считает, что российскому обществу необходимо сближаться с Европой, перенимать ее передовой опыт, и закончится это тем, что « мы будем уже не догонять Европу, а идти с нею рядом, не говоря уже о том, что и язык русский с течением времени будет все более и более выработываться, развиваться, становиться гибче и определеннее».

Видимо, советские функционеры, сделавшие Белинского иконой новой критики и литературы  во многом благодаря приведенным выше высказываниям публициста о прогрессе, о старом и новом обществе, не прочли следующего абзаца.

Там говорится: «Нет сомнения, что охота пестрить русскую речь иностранными словами без нужды, без достаточного основания противна здравому смыслу и здравому вкусу».

Однако В.Г. Белинский считал, что это вредит не литературе и языку, а лишь тем, кто одержим манией «пестрить». По его мнению, «у языка есть хранитель, надежный и верный: это – его же собственный дух, гений», и лишнего, чуждого, язык не примет.

Опыт последующих поколений литераторов показал, что, несмотря на «гений русского языка», защита ему все же необходима, потому что людей, умеющих чувствовать язык так же, как и Белинский – единицы, зато одержимых манией засорять язык иностранными словами без нужды – миллионы, и это неравномерное соотношение не может благотворно отражаться на состоянии русского языка. Требование Белинского быть современными было, к сожалению, воспринято буквально.

Литература, по мнению критика, развивается исторически, и сочинения без «внутренней связи и зависимости, обязанные своим появлением внешним влияниям, подражательности» - не способствуют прогрессу, вредят ему.

Далее в своей статье В.Г. Белинский уделяет достаточно много внимания такому новому явлению, как годовые критические обзоры, рассказывает об истории их возникновения. Сравнивая современные ему обзоры с «Обозрением русской литературы 1814 года», написанным Гречем для «Сына отечества», Белинский между строк скажет, что «роман и повесть скоро станут во главе всех родов поэзии», - и для современников, и для номенклатурных критиков 20 века эти слова станут аксиомой. Тем самым другие формы словесности, особенно лирические,  будут обречены как минимум на невнимание, а как максимум – на обвинение в несовременности, несерьезности, неважности для большой литературы…

Белинский отмечает, что раньше очерки истории литературы и литературные обозрения было писать легко, так как они ограничивались личным вкусом обозревателя, главной задачей которого было просто перечислить «решительно все, что появилось в течение обозреваемого года отдельно изданным в журналах и альманахах, оригинальное и переводное».  Больших, целых произведений тогда почти не существовало – печатались отрывки из поэм, драм, романов, повестей, небольшие элегии, подражания, переводы из модных иностранных авторов.

В 1847 году, по мнению Белинского, все иначе. «Теперь уже не считается принадлежащим к литературе все, что ни выходит из-под типографских станков». Он считает, что переводы Дюма, Сю, других французских беллетристов «нельзя считать всегда литературными явлениями», потому что они «пишутся сплеча, их цель – выгодный сбыт, доставляемое ими наслаждение известному разряду любителей такой литературы», что «относится, конечно, ко вкусу, но не к эстетическому, а тому, который у одних удовлетворяется сигарами, у других – щелканием орешков…»

Совершенно справедливое замечание Белинского  было впоследствии  доведено до абсурда, и новая, советская литература совершенно вычеркнула для себя  из «эстетической» всю сюжетную, новеллистическую, авантюрно-приключенческую западную литературу, и соответственно, всех авторов, пишущих в подобном ключе. Сегодня литература такого рода вернулась, но, не имея своей истории, своих «веков развития», редко представляет собой хотя бы что-либо близкое к большой литературе, о чем и предупреждал Белинский.

«Произвол критики уже не может убить хорошей книги и дать ход дурной», говорил Белинский в 1847 году, и сегодня, в начале 21 века, это звучит нам упреком…

По мнению Белинского, тогда переводные романы и повести уже не заслоняли собой оригинальных: «напротив, общий вкус публики отдает последним решительное предпочтение». Оригинальность – вот еще одно требование Белинского к произведениям литературы.

«В отношении же к оригинальным произведениям очарование имен совершенно исчезло; громкое имя, конечно, и теперь заставит каждого взяться за новое сочинение, но уже никто не придет от него в восторг, если в нем хорошего одно только имя автора. Сочинения посредственные, слабые проходят незаметными, умирают своей смертию, а не от ударов критики», - писал Белинский, и это его доверие  вкусу читающей публики – очень идеалистично.

Однако он призывает критику соответствовать такому положению вещей. Главная задача литературной критики, по его мнению – «показать преобладающее направление, общий характер литературы в данное время, проследить в ее явлениях оживляющую и движущую ее мысль». Таким образом, критика должна обращать особенное внимание не на эстетические красоты произведения или его недостатки, а на соответствие его тому или иному направлению и на общественный резонанс, который оно вызывает.

Именно этот тезис ляжет в основу литературной критики последующих периодов, и именно с этого ракурса будут рассматриваться все художественные произведения. Результаты слепого следования внешнему смыслу такой «догмы» - плачевны для литературы, и именно это, похоже, вызвало в свое время такое негодование формалиста В. Шкловского, что даже дало ему повод одарить Белинского характеристикой «убийцы русской литературы».

Далее в своей статье Белинский переходит, собственно, к литературе 1847 года и показывает в деталях, что же такое представляет из себя новый метод литературной критики.

Он отмечает, что «не явилось ни одного из тех ярко замечательных произведений, которые своим появлением делают эпоху в истории литературы, дают ей новое направление». Новая литература 1847 года, по его мнению, ничем не ознаменовала себя, она шла по прежнему пути, который чуть ранее уже был назван «натуральной школой», и именно становление такой школы – главное явление русской литературы того времени.

Что же это такое – «натуральная школа», которая «стоит теперь на первом плане русской литературы»? Чем же произведения ее последователей отличаются от других? И, вместе с тем, «какая критика пользуется большим влиянием на мнение публики, или, лучше сказать, какая критика более сообразна с мнением и вкусом публики»?

Белинский строит защиту «натуральной школы» с ответа на нападки ее главных противников, по его мнению, - славянофилов. Он называет их «риторическое направление» побежденным: «Школы, неприязненные натуральной, не в состоянии представить ни одного сколько-нибудь замечательного произведения, которое доказало бы делом, что можно писать хорошо, руководствуясь правилами, противоположными тем, которых держится натуральная школа».

Белинский «делит» со славянофилами Гоголя, который, как считали последние, писал «по какой-то» (по мнению Белинского) «потребности внутреннего очищения». Для Белинского и его школы такая трактовка, такой подход неприемлем в принципе.

Критик дает краткий экскурс в историю, вспоминает Карамзина, который первым оживил русскую литературу, т.к. «перевел ее из книги в жизнь, из школы в общество».

Следующим Героем, « Ахиллом литературы», предтечей натурализма он называет Пушкина, в поэзии которого его противники видели «искажение русского языка, русской поэзии, несомненный вред не только для эстетического вкуса публики, но и… для общественной нравственности!!»

Белинский говорит, что происхождение натуральной школы – в истории нашей литературы. «Она началась натурализмом: первый светский писатель был сатирик Кантемир», и главное достоинство его произведений – то, что «он умел остаться оригинальным, потому что был верен натуре и писал с нее».

Он считает, что русская литература «обнаружила стремление к действительности, к жизни, как она есть, основала свою силу на верности натуре», в лице Кантемира, и «стремление к идеалу» в лице Ломоносова, который помог русской литературе понять себя как «оракула жизни высшей… глашатая высокого и великого».

Эти два направления, по его мнению, «сливались иногда в Державине».

Белинский, продолжая критически осваивать наследие главных героев пантеона русской литературы, отмечает, что «Карамзин и Дмитриев, особенно последний, смотрели на искусство глазами французов 18 века. А известно, что французы того времени понимали искусство как выражение жизни не народа, а общества, и притом только высшего, дворянского, и приличие считали главным и первым условием поэзии».

Направление Ломоносова, утверждает критик, продолжили Озеров, Жуковский и Батюшков. «Они верны были идеалу, но этот идеал у них становился все менее и менее отвлеченным и риторическим, все больше и больше сближающимся с действительностью», - писал Белинский.

Явился Пушкин, в его поэзии «слились в один широкий поток оба, до того текшие раздельно, ручья русской поэзии». В «Евгении Онегине» «то и другое слилось во что-то новое, среднее между тем и другим», эта «поэма положила начало поэзии нашего времени».

Что же в ней было знакового для русской литературы? «Тут уже натуральность является не как сатира, не как комизм, а как верное воспроизведение действительности, со всем ее добром и злом, со всеми ее житейскими дрязгами; около двух или трех лиц, опоэтизированных или несколько идеализированных, выведены люди обыкновенные… и все это в романе, писанном стихами!» - восклицает критик.

И прозаический роман в это время стремился к натуральности. Белинский приводит примеры – романы и повести Нарежного, Булгарина, Марлинского, Загоскина, Лажечникова и других, и отмечает их общее стремление – «сблизить роман с действительностию, сделать его верным ее зеркалом». Именно этот принцип станет основным для новой русской литературы.

Виссарион Григорьевич далее говорит о народности, которая в произведениях вышеперечисленных авторов еще «отзывалась маскарадностью», но уже считала возможным представлять на своих страницах место всем сословиям, говорить языком каждого из сословий. Именно это, по мнению Белинского, и есть стремление к народности.

Гениальным талантом, освободившим русскую литературу от чуждых влияний в изображении быта, русских нравов, стал для Белинского Н.В. Гоголь.

Критик считал, что, если многие авторы имели для себя образцы, то Гоголю «не было образца, не было предшественников ни в русской, ни в иностранных литературах».

«Все сочинения Гоголя посвящены исключительно изображению мира русской жизни, и у него нет соперников в искусстве воспроизводить ее во всей ее истинности. Он ничего не смягчает, не украшает вследствие любви к идеалам или каких-нибудь заранее принятых идей, или привычных пристрастий», - вот что для Белинского в произведениях Гоголя было самым ценным.

Это и приведет впоследствии к страшному разочарованию критика в Гоголе после «Выбранных мест из переписки с друзьями». Его идеал, писатель, которого Белинский поставил вождем «натуральной школы», вдруг изменит всем вышеперечисленным принципам и напишет совершенно иную по содержанию, по форме, по направлению вещь!

Страшный удар для идеалиста Белинского, и Гоголя он никогда не простит… Но ведь именно это и доказывает, что прямолинейность в оценках и догмы для настоящего художника – оковы, которые он будет стремиться сбросить. И, кроме того, это еще одно доказательство тому, что путь, предложенный литературе Белинским – не единственный, заслуживающий внимания и стараний.

Проследив путь русской литературы, Белинский приходит к выводу, что она всегда стремилась к самобытности, народности, «из риторической стремилась сделаться естественною, натуральною». Это «могло свершиться только через исключительно обращение искусства к действительности, помимо всяких идеалов».

Далее критик сформулирует требования к литературе, выдвигаемые «натуральной школой»: «нужно обратить все внимание на толпу, на массу, изображать людей обыкновенных, а не приятные только исключения из правила, которые всегда соблазняют поэтов на идеализирование».

Кроме того, Белинский дает определение искусства, для него это – «воспроизведение действительности во всей ее истине». Главное для «натуральной школы» - типы, а идеал – не украшение, а отношения, в которые автор ставит созданные им типы. И очень важна – мысль, которую развивает произведение.

Главное правило натуральной школы: «возможно близкое сходство изображаемых лиц с образцами в действительности не составляет в ней всего, но есть первое ее требование, без выполнения которого уже не может быть в сочинении ничего хорошего».

Общий смысл этого постулата последующие поколения критиков, литературных функционеров и даже часть литераторов уловили, а спрятанную в середине фразы оговорку, что это  «не составляет в ней всего» - не посчитали важной. Зато определение в целом и стало той меркой, с которой с тех пор и доныне  будут подходить к художественной литературе. 

А ведь Белинский прямым текстом говорил и о другом – что « в отношении к выбору предметов сочинения писатель не может руководствоваться ни чуждою ему волею, ни даже собственным произволом, ибо искусство имеет свои законы, без уважения которых нельзя хорошо писать. Оно прежде всего требует, чтобы писатель был верен собственной натуре, своему таланту, своей фантазии». Вот она, еще одна составляющая поэтики «натуральной школы», которая прошла незамеченной!

Для В.Г. Белинского было важно, чему может научить читателя то или иное произведение, как оно может повлиять на общественную жизнь, к каким реальным действиям по улучшению действительности оно может привести, и это требование также станет определяющим для оценки художественных произведений.

В конце первой, теоретической части статьи Белинский уделил несколько страниц «эстетической точке зрения» на искусство и выразил свое мнение относительно «чистого искусства, которое само себе цель и вне себя не признает никаких целей».

Он пишет, что эта мысль немецкого происхождения и свойственна «созерцательному, мыслящему и мечтающему» народу, но никак не «практическому» русскому, «общественность которого для всех и каждого представляет широкое поле для живой деятельности».

По мнению Белинского, чистое искусство – это «дурная крайность другой крайности, то есть искусства дидактического, поучительного, холодного, сухого, мертвого, которого произведения не что иное, как риторические упражнения на заданные темы».

Замечание, что «искусство прежде всего должно быть искусством, а потом уже оно может быть выражением духа и направления общества в известную эпоху» тоже будет отметено «последователями» Белинского в 20 веке. Зато язвительное определение, приведенное выше, въестся в память и в души.  А ведь Белинский предупреждал далее, что «невозможно безнаказанно нарушать законы искусства»!

Но и самого критика бросает в крайности: отмечая несомненную необходимость таланта, умения провести действительность через свою фантазию, Белинский считал, что, если произведение поражает верностью натуре, то «ничтожность в других отношениях» можно автору простить.

Он, конечно, оговорится, что для поэзии это не совсем так, и одного умения верно писать с натуры для поэта мало, но это уже никого не будет интересовать, а советской  и русской прозе (и поэзии, и драме, да и публицистике) в 20 веке благодаря новым требованиям придется нести невосполнимые потери: большинство произведений перестанут быть по-настоящему художественными.

Именно Белинский произнес, что «поэт прежде всего – человек, потом гражданин своей земли, сын своего времени». Критик требует: «поэт должен выражать не частное и случайное, но общее и необходимое, которое дает колорит и смысл всей эпохе».

Все это верно, но выражено так, что дает возможность толкования и создает опасность быть неверно понятым. Что и произошло в последствии. Это принесло вред искусству и литературе, так как они стали лишь средством выражения общественных вопросов, и это коснулось не только  «талантов низшей степени», как думал Белинский.

Характер нового искусства, отмечал критик, - это «перенос важности содержания над важностию формы, тогда как характер древнего искусства – равновесие содержания и формы».

Почему нельзя стремиться к равновесию – Белинский не ответил. Его это не интересовало, ему не была интересна эстетическая составляющая искусства.

Для критика в литературе и искусстве было главным именно право отдаляться от идеала, служить общественным интересам, и в этом, по его мнению, заключалась его живая сила.

 

Суждениям Белинского мешали, как напишет уже в 20 веке русский советский критик Д.П. Святополк-Мирский,  «слишком определенные вкусовые нормы… Он принимал только один род литературного совершенства; к другим же он был слеп».

Ответственность за пренебрежение к форме и ремеслу, чуть было не убившее русскую художественную литературу, лежит на В.Г. Белинском, но в гораздо большей степени – на его «толкователях» и пропагандистах.

Слова же Белинского о том, что «у языка есть хранитель, надежный и верный: это – его же собственный дух, гений» можно вернуть критику в качестве ответа, ведь у истинного искусства такой ангел-хранитель тоже есть.



[1] Здесь и далее текст  статьи цитируется по книге: Белинский В.Г. «О русских классиках». М., «Художественная литература», 1986г. Стр. 346

 
 
No template variable for tags was declared.
Екатерина Злобина

Cевастополь
Комментарий
Дата : Чт июня 21, 2012, 16:09:42

Если эти "вкусовые нормы" отминусовать, то получится, что В.Г. просто-напросто ратовал за смысл. За серьёзное отношение к слову...
Лара, очень изящное получилось "казнить нельзя помиловать"... :))
Ирина Митрофанова

Москва
Комментарий
Дата : Пт июня 22, 2012, 10:50:50

Очень живо получилось. И кстати, запоминается хорошо. Эта статья может служить основой лекции. Прямо вижу выступающего перед аудиторией преподавателя :).

Вход

 
 
  Забыли пароль?
Регистрация на сайте