-Ты, когда батюшка будет благословлять, голову не наклоняй.

-  Почему?  Все ведь кланяются.

-  А ты не кланяйся.  Не надо кланяться.

- Почему?

- А потому что ты наклонилась, а благодать сверху и пролетела. Все головы наклоняют, а ты стой прямо. А, когда батюшка благословит, закончит крестное знамение изображать, вот  тогда и кланяйся.

- Но благодать ведь не пулеметная очередь. Попал – не попал… Как это сверху прошла?

- А ты не умничай. Сейчас все грамотные, а простых вещей не понимают. Это бес всех подучил. Сама подумай, когда кланяешься в то время, когда священник тебя крестит, ты же крест ломаешь. Вот так. Стой прямо. И не умничай. Поумней тебя люди знают про бесовские хитрости.

За моей спиной послышалось громкое шуршание, затем глухой стук: что-то упало на пол. 

Я обернулся вполоборота и увидел сначала спину в синей куртке, а затем голову в тонком голубом платочке.

- Ух, - тихо выдохнула голова и снова исчезла, нырнув вниз под мое кресло. Я опустил глаза и увидел на полу большое желтое яблоко.

- Вы не яблоко ищете?

- Яблоко – тихо ответил робкий голосок.

Голова, ответившая мне, все еще пребывала внизу. Я наклонился и поднял яблоко. Но чтобы отдать его, пришлось встать и сделать шаг в проход. Кресла в сидячем вагоне были плотно придвинуты одно к другому, и развернуться, не вставая с места, было сложно.

Голова в косынке… скорее, головка симпатичной девушки медленно повернулась в мою сторону. На меня смущенно смотрели большие голубые глаза. Через мгновение девушка опустила их. Ресницы длинные. И пальцы, которыми она взяла яблоко, тонкие и длинные.

- Спаси Христос, - сказала она едва слышно. Эта редкая формула благодарения  подсказала мне, с кем я имею дело.

- Вы старообрядцы? – спросил я негромко и посмотрел на соседку юной барышни. Это была пожилая женщина с довольно грубыми чертами и 6еспокойным взглядом. Она смотрела на меня с тревогой и даже страхом. До перестройки и изменения отношения к Церкви было еще добрых две пятилетки. Так что ее можно было понять. Ведь за хождение в храм была гарантирована суровая немилость у власть предержащих. Да и вопрос мой был довольно дерзким. К «никонианам» старообрядцы относятся  известно  как. Мое вопрошание смутило бы любого представителя древляго православия.

Бабуля молчала. Барышня сидела в напряженной позе, по-прежнему не поднимая глаз. Народу в вагоне было немного, и пассажиры, сидевшие через проход от нас, явно услыхали мой вопрос и заинтересованно поглядывали в нашу сторону. Нужно было разрядить обстановку.

Я извинился за бестактность и решил пошутить: «Один раз из-за яблока уже произошла история, которую до сих пор расхлебываем». Я улыбнулся, но напрасно. Бабуля стала смотреть на меня с еще большим беспокойством.

- Я имею в виду историю грехопадения наших прародителей, - стал объяснять я и тут же понял, что делаю это напрасно.

Теперь бабуля смотрела на меня сурово и с неприязнью.

- Вы, наверно, живете в Латгалии или на эстонском берегу Чудского озера, - я уже не мог остановиться и продолжал,  не зная, как закончить мой безответный монолог.

 – Я бывал в ваших краях. Вот где старообрядцы сохранили подлинную Россию. Там даже иконы продолжают писать в каноне.

При слове иконы бабуля как-то крякнула и покосилась в сторону соседей.

- С чего вы взяли, что мы из Эстонии? Мы ленинградцы. А в Эстонию едем отдыхать. Купаться в озере… Здесь молочные продукты очень хорошие, и все здесь очень хорошо, - чересчур сладко проговорила бабуля и даже слегка кивнула в сторону соседей, говоривших друг с другом по-эстонски.

- Простите. Я просто услыхал, как ваша… - я замялся… - внучка или попутчица сказала: «Спаси Христос!» А так теперь благодарят только старообрядцы.

- Ишь, умник, - проворчала бабуля. – Скажи спасибо, что поблагодарила.

Она двинула соседку локтем в бок. Довольно сильно. Та даже вскрикнула. Но глаз не подняла и осталась сидеть в прежнем положении.

- Другие теперь и спасибо ни за что не скажут, - продолжала ворчать бабуля.

Я еще раз извинился. Моя жена, сидевшая впереди меня, оглянулась и «сделала страшные глаза». Я наклонился к ней.

- Что ты пристал к людям… Сейчас наша остановка.

Я попрощался с неразговорчивыми соседками, еще раз извинился, перекинул сумку через плечо, взял на руки сына и двинулся  к выходу.    

Наверно, они никакие не старообрядцы. Ведь бабуля говорила о том, как не надо кланяться при священническом благословении. В Латгалии и Причудьи живут «беспоповцы». Священников у них давно нет.

  - Йыхве, пассажиры, выходим. Йыхве. Стоянка 2 минуты, - навстречу мне шла по проходу высокая полная проводница. Пришлось вжаться в спинку кресла. Мы с трудом разминулись.

Йыхве, Йыхве, - громко объявляла она, продолжая следовать в конец вагона.

Йыхве… Удивительно устроена голова и то, что в ней происходит. Я смотрю на табличку, состряпанную моей приятельницей. На сером фоне большими темнокрасными буквами написано: «Эх, ты!».

Это адресное обращение к ее мужу. С некоторых пор он перестал выходить из дому. Целыми днями сидит у телевизора, курит и пьет чай с часовым интервалом  между чаепитиями. Его невозможно упросить прогуляться с собакой или спуститься в булочную, находящуюся в их же доме, рядом с соседним подъездом. Что-то стряслось с моим другом. Он не может переступить порога своей квартиры. Недавно смог. Его отвезли в больницу. Табличка с надписью «Эх, ты!» криво вставлена между томами Диккенса и Лескова на книжной полке в прихожей…

А мой духовник нередко произносил «Эх, вы!», глядя с укоризной на кого-нибудь в толпе исповедников. И многие думали, что батюшка вздыхал о них лично и спешили вспомнить утаенные во время исповеди грехи. «Эх, вы!»…

Йыхве. Странно звучит для русского уха это эстонское название. Но многим питерцам (бывшим ленинградцам) оно хорошо знакомо. С Балтийского вокзала на Таллиннском поезде ехали до этой станции православные граждане. От Йыхве до Куремяэ на автобусе. А в Куремяэ… Это нужно было видеть. Русские люди выпрыгивали из автобуса и начинали истово креститься и кланяться на Святые каменные ворота с деревянной звонницей, увенчанной крестом. А за звонницей были видны кресты пятиглавого собора, возвышавшегося над высокой каменной оградой.

 Пюхтицкий монастырь не похож ни на какой другой православный монастырь. Все в нем построено в русском стиле, но с какой-то европейской прививкой. Какая-то мало объяснимая, но несомненная особенность была во всем: и в самой архитектуре, и в организации пространства, и в высоких подклетах из больших валунов, на которых стояли монастырские постройки. Даже цветочные клумбы (а они были повсюду) были необычными.

 В конце семидесятых годов в коренной России было лишь два действующих монастыря: в Троице-Сергиевой лавре и  в Псковских Печорах. В остальных монастырях были в лучшем случае музеи, а в большинстве – тюрьмы да психиатрические лечебницы. В Эстонии Пюхтицкий монастырь сохранился чудом. В тридцатые годы его миновала участь русских монастырей, поскольку Эстония была независимым государством, и там церквей не ломали. А в хрущевские гонения на Церковь тогдашнему архиепископу Таллиннскому и Эстонскому Алексию (будущему Патриарху) удалось сделать немыслимое. Он оповестил мировую церковную и политическую общественность о планах коммунистов закрыть монастырь. Началась бурная протестная кампания, и Пюхтицкий монастырь отстояли. 

    Мы задержались на остановке. Справа возвышались двухэтажное деревянное здание и деревянная кладбищенская церковь, окруженная ухоженными могилами с одинаковыми крестами. Слева – за деревьями просматривалась поляна, обрамленная темной кромкой леса. Перед нами широкая грунтовая дорога, коротким извивом, вбегала в раскрытые монастырские ворота. А за воротами… Это еще предстояло разглядеть, но храм и море цветов были хорошо видны.

Наши соседки по вагону ехали дальше. У них была особая цель: добраться к отцу Василию в Васк-Нарву. Прощались они с нами, как с любимыми родственниками. Трудно было узнать в улыбавшейся пожилой женщине ту самую хмурую бабулю,  которую я тщетно пытался разговорить в вагоне.

Она вышла с внучкой на той же станции Йыхве. Сначала они старались приотстать от нас, пока мы шли от железнодорожной станции к автобусной. Но как только бабуля разглядела нашего болящего сына, поняла, что наше совместное путешествие продолжится, и мгновенно переменилась.

- Так вы, наверное, к отцу Василию? - она широко улыбнулась, засвидетельствовав большую нелюбовь к стоматологическому искусству. Сверху у нее сиротливо торчали, как у зайца, два желтых зуба. Снизу зубов было поболе.

 - Сначала в монастырь. В Пюхтицы. А потом – к отцу Василию –  я  тоже улыбнулся.

-  Вам к нему, а не в монастырь нужно, - решительно заявила она, кивнув на нашего сына.

- Хотя, окунуться в источнике неплохо. Окунитесь – и сразу к отцу Василию – в Васк-Нарву. Это недалеко.  Полчаса езды.

Уже сидя в автобусе, она рассказала нам о чудотворце-батюшке, к которому на отчитку приезжают бесноватые со всей страны. Они с внучкой едут к нему в третий раз. Она наклонилась ко мне и заговорщицки прошептала:

- У Оленьки моей испуг.

Признаться, я не понял, что она имела в виду. Но бабуля поспешила разъяснить. Она прочла мне лекцию о хворях, не поддающихся современному врачеванию, потому что дело не в болезни, как таковой, а в бесах. Рассуждая о коварстве врага рода человеческого, она рассказала мне историю своей внучки. Заодно представилась: «Я – Марфа Марковна. Нынче таких имен не дают. Так что не спутаешь». Имя, действительно, достойно персонажа какой-нибудь комедии Островского. Но я стал пространно рассуждать об именах и о том, как красивы и благозвучны ее имя и отчество. У меня в классе было шесть Саш, восемь Вов, четыре Наташи и ни одной Марфы...

Читать полностью