Я всегда полагал, что передачи, которые Первый канал ведёт на Рождество и Пасху, неизменно оказываются лучшими. Привязанность к этим «религиозным» передачам связывалась у меня, наверное, как и у многих из поколения атеистов, с поиском «якорей» в жизни, с попыткой обрести подлинность веры, которой обделило нас время. Но передачи – передачами, а подлинная жизнь – жизнью. В этом году мне удалось на Пасху попасть на Патриаршее богослужение.

Пригласительный билет в храм Христа Спасителя достала мне моя коллега, знаменитый поэт, по семейным связям близкая к крупному церковному чиновнику. Сразу я обнаружил, подойдя к храму, что некий билет или пропуск имеет несколько разновидностей. Одна – это когда тебе можно прийти и слушать службу справа от алтаря, стоять как раз на той стороне, где обычно находится неизменно приезжающий на службу президент. Вход в этот придел храма – через Нижнюю церковь. Через Нижнюю церковь запускают и ту часть благочестивой публики, которая будет стоять в середине, – собственно, ей будет виднее всего, и, раздвигая её, пойдёт Крестный ход во главе с Патриархом. А вот со стороны Волхонки, через Северный вход, ну и, естественно, через все рамочные детекторы пойдут остальные миряне. У них обзор будет самый неважный, потому что между ними и центральной частью храма за некоторой оградкой на специальном возвышении поместят прессу: объективы, микрофоны, камеры…

Я пришёл в храм часа за полтора до начала службы. То впечатление одухотворённости жизни, которое всегда у меня возникало при просмотре передач из храма, присутствовало и на этот раз. Оно связано было не только с праздничным убранством собора, добавочным телевизионным светом, но в первую очередь с возвышенно-торжественным выражением лиц верующих. Всех ли лиц? Об этом я и хотел бы написать, связав некоторые эпизоды происходящего с телевидением.

Как обычно, верующие стараются подойти как можно ближе к месту, где происходит всё таинство. Это понятно, я тоже постарался стать поближе к тому барьерчику, который отделял верующих сектора, где я стоял, от прессы. От этого заветного барьерчика меня отделяло где-то рядов пять… Справа от меня и чуть впереди на высоком помосте стояла стационарная телекамера с мощным объективом. Несколько других стояло подальше, на хорах. Народ, отряхнув мирские заботы, прибывал волна за волной…

Два священника, сменяя друг друга, замечательно ясно читали Евангелие от Иоанна, которое обычно читается в этот день. Ни одно медленное чтение Евангелия не проходит для человека, особенно старого человека, безрезультатно – осталось ведь не так много и невольно начинаешь думать о непреходящем.

Как же я себя корю за ту суетность мыслей, которая у меня здесь возникла!

Сначала это были две совершенно юные девы, которые подошли со следующей волной верующих и встали почти позади меня. Я бы не обратил внимания на их таинственные перешёптывания, если бы они смирно стояли на месте, но они ещё хотели перемещаться и старательно начали своё настойчивое передвижение к первому ряду, отжимая пожилых людей. Они пользовались каждым выдохом стоящих рядом, чтобы хотя бы на несколько сантиметров протиснуться вперёд. Я бы даже сказал, что совершали они это не только последовательно, но и даже безжалостно, оттесняя порою и детей. Я суетно начал приглядывать за ними и вдруг понял, что цель их не приобщение к тому, что является самым ценным и хранится в наших душах, а занять самую выгодную позицию под жерлом телевизионной камеры. Я буквально услышал это признание от них, когда они перешёптывались, оттесняя меня…

Вот тут я и подумал, какое ложное место заняло ТВ в нашей жизни. Общеизвестно: нет телевизионного экрана – нет и актёра, не выступает в каждой передаче – нет писателя, не обруган и не развенчан на НТВ – нет эстрадного певца. Эту мысль можно было бы развивать дальше и аргументировать и аргументировать, называя имена, фамилии, псевдонимы, прозвища и степень звёздности… Каждый, оказывается, хочет идентифицировать себя на телеэкране! Если меня не видно – значит, меня нет. Есть в этом процессе даже жажда высказать своё косноязычие. И тут, обнаружив поразительный феномен страстной любви к телевизионной публичности, я вспомнил о той публике, которую ТВ так часто выдаёт за народ.

Обычно этот «народ» предстаёт в качестве хлопающей в ладоши массы, располагающейся за спинами привычных телеговорунов. Иногда мне кажется, что проявляет эта масса своё единодушие по команде режиссёра, она приветствует своими аплодисментами заведомо противоположные тенденции и мнения. Хлопает удачному словцу или смыслу?..

Иногда эта телемасса, рассаженная во втором и третьем рядах, персонифицируется в некоторые страшные индивидуумы, как, например, в «народной» передаче вечно юного Малахова. Но это не мой народ! Пышные тётки с пышными «халами» на головах и с такой невероятной морально-этической определённостью. Они обсуждают порою то, о чём ни один порядочный человек не решился бы заговорить! Как они рвут друг у друга микрофон и с какой невероятной силой утверждают себя как верные жёны, идеальные матери, непримиримые граждане, честнейшие и бескорыстные работники. Сколько же они знают о том, как надо жить!

И тут я невольно вспоминаю свою юность и первые в мои 16 лет приработки на «Мосфильме» в массовках. Всё это было не так просто. Надо было быть в добрых отношениях с «бригадиром», в соответствии с заданием быть одетым. Но нам никто не предлагал говорить. Тогда платили по 3 рубля. Сейчас 300–500 рублей. Как-то, оказавшись в Останкино на передаче у Александра Гордона, я видел этих пожилых и молодых женщин, старательно выстроившихся, чтобы занять места немых персонажей в студии. Здесь, конечно, и возможность некоторого заработка, но и страсть к самоидентификации, которая, как многим кажется, без ТВ невозможна.

Но безграничная власть телевидения заканчивается. Я, наверное, зря ругаю тёток, приятельниц и конфиденток Малахова. Они ведь все говорят в соответствии с тем, что ТВ им же внушило. Специалисты знают, что есть технологии, позволяющие достаточно энергично управлять через голубой экран любыми массами, интегрируя общественное мнение. Одинокий в этом мире человек не может справиться с телевидением. Но на смену ему приходит Интернет, к которому пока технологий подобрать не удаётся. И не удастся – потому что здесь миллионы индивидуальных мнений. Как же это опасно для непопулярной власти!..

Ну а что же делать с бедными девушками, которые так активно протискивались к телевизионной публичности? Простим их, может быть, они из ближнего Подмосковья или с Украины, и им так хотелось, чтобы дома родные увидели их простенькие молодые мордашки.

Сергей Есин, "Литературная газета"