Вынесенное в название книги стихотворений Дарьи Ильговой обычное слово «снимки», неожиданным образом приобрело почти философский смысл. То, что ещё совсем недавно, каких-то двадцать-тридцать лет назад, было искусством отдельных мастеров или делом профессионалов фотографов, - чуть ли не в один миг превратилось в повальную массовую фотозабаву, где каждый сам себе и Картье-Брессон и Александр Родченко...

А с появлением цифровой техники – и вовсе утратило непостижимую сакральность с магическим действом «посвящённых», которые когда-то в тёмных зашторенных комнатах при свете красных фонарей извлекали из небытия канувшие в прошлое мгновения нашей жизни, что сопоставимо было разве что с дерзновением алхимиков - искателей «философского камня»...  

Мало кто помнит теперь, что в семидесятые годы прошлого века у чешского прозаика и поэта Людвика Ашкенази (1921-1986) выходила дивная книга «Чёрная шкатулка», которая тоже могла бы называться «Снимки».

В программном стихотворении Ашкенази так объяснял свой замысел:

        ...Однажды я встретил худенькую, тёмноволосую девушку.

      Я знаю её давно, она выглядит, точно мудрая ирландская колли.
      В руках она держала чёрную шкатулку, перевязанную тесёмкой.
      — Вместо сумочки я ношу с собой весь свет, — сказала она.
      И пояснила: — Это мой конёк. У каждого из нас свой конёк...
      Я пригласил её в кафе высоко над Прагой, и там она раскрыла чёрную шкатулку.
      В ней оказались фотографии. Ничего, кроме фотографий...

Но если в «чёрной шкатулке» действительно был «весь свет», - объективный, материально реальный мир, представленный в стихах и снимках мастеров мировой фотографии, то «чёрная шкатулка» Дарьи Ильговой хранит «снимки» мира субъективного, внутреннего, таинственного, куда не может заглянуть никакой посторонний взгляд, и скорее напоминает «чёрный ящик», в котором бортовые самописцы мчащегося на роковой скорости маленького одинокого самолётика подробно фиксируют историю души и сердца во время  этого полёта-импровизации... Что говорит об абсолютной актуальности выбора самого понятия «снимки», которому (как всякому другому потерянному для вечности слову) только поэт может вернуть сакральный смысл, очистив его от профанного опошления и обесценивания в системе маскультуры. 

            Истинный поэт всегда приносит в мир свой словарь, свой рифмовник, свои «столбцы», свои «снимки»  («негативы» и «позитивы»), по сути, рентгеноснимки, на которых, как на «костях», на «рёбрах», как говорили в шестидесятые-семидесятые, записана – тайная, сакральная музыка. Здесь Ильгова беспощадно исповедальна и открыта. «Нестерпимо важно получить ответ, хороший или плохой, дарящий надежду или отбирающий её. Это желание делиться даже самым сокровенным, только бы перебороть  тишину равнодушия», - декларирует она свою цель в поэзии.

К счастью, она молода, листок её «личного дела» для небесной канцелярии пока не слишком заполнен, но внутренний «чёрный ящик» с гомеровской эпичностью уже записывает в её досье историю маленьких и больших драм.

Можно цитировать практически каждое стихотворение Дарьи Ильговой. Попавшись на первых же тактах мелодики её стихов, ты уже не можешь освободиться пока не пройдёшь сквозь вихри и паузы её ритмов, интонаций, сквозь выверты и вывихи её синтаксиса. Отдающий эхом цветаевской стихии, речевой поток Ильговой может быть беднее в красках, в изобразительных, литературных, интеллектуальных ассоциациях и реминисценциях, но по звуку, орфоэпически, по очарованию захлёбывающегося наива современной юной дикарки – по-своему завораживающий... В её характере - упрямство и упорство летящей стрелы, кажется, до конца даже и не знающей пока своего истинного предназначения, насквозь пробивающей бумажные игрушечные мишени, чтобы однажды попасть в какую-то пока неведомую таинственную точку, цель...

Пока в её мире только Он и Она, да две-три подруги, да мама и ангел-хранитель... Не так уж и много. Но и не мало. Этого могло бы хватить на целый человеческий век, не будь Ильгова поэтом. Но поэту принадлежит весь мир, даже история принадлежит ему, как заметил незабвенный Александр Сергеевич. А жизнь, внешний мир – ещё нарастут и деталями, и красками, и цитатами из вечных и не вечных книг, из современного мусора культуры, - но это уже будет другая ступень её поэзии, её пути... Пока что поэзию Дарьи Ильговой можно назвать – самоцитатой, автоцитатой, закавыченной в рамках одного стихотворения, одной книги...

У неё как бы нет лучших и худших стихотворений, чтобы их можно было как-то явно выделить, хотя найти таковые при желании нетрудно. Просто она пишет одно большое стихотворение, одну историю, в которой есть обаятельно эгоистичное Я, вокруг которого вращается весь остальной мир... В это Я – иногда впускают Его, подруг, самых близких людей, но они как-то там не приживаются...

Мои близкие люди любят меня сильней

За мои провалы. Когда уезжают, помнят,

Что я не боюсь глухих, онемевших комнат.

Просто некуда быть одней... -

В подобных неологизмах («одней») язык Ильговой становится шифровальщиком её чувств, её темперамента, под напором которого усиливается нагрузка на синтаксис:

...Мои близкие люди – маленькие вожди

Моей «правильной» жизни. Я редко бываю рядом

И прошу каждого: «Прости, но сейчас так надо.

Жди меня. Жди меня. Жди.

Можно сказать, что книга Ильговой это история о попытках трансплантации в Я некоторых элементов мира и чем это кончается. То её Я начинает оплакивать эти «не совпадающие», отторгнутые или отторгнувшиеся чужеродные элементы внешнего мира, то смеётся над ними, то тоскует о них, то гонится за ними... И в конце концов снова приходит к началу замкнутого круга – к собственному Я, которое ощущает своё экзистенциональное одиночество: «не бывает одней»! И тогда апофеозом несовпадений и отторжений становится крик этого Я:

Я закрыта в своей ракушке. Немой моллюск.

А вокруг меня жизнь - песни, мечты, салют.

Ну, услышьте меня, пожалуйста, я не глюк.

Я живу. Я дышу. Я чувствую. Я люблю.

Мне кажется, что именно эта почти хирургическая «операция», запечатлённая на десятках откровенных «снимков», - самое интересное, самое увлекательное, самое поэтическое в предлагаемой книге...

На её снимках о любви только: или-или, только: всё – или ничего:

Мне не важно, серьёзен ты был, играл ли.

Сотый раз наступить на всё те же грабли

Я не в силах. Я больше тебя не граблю.

Не учу, не лечу, как встарь.

Я хочу покоя. Без нежных всплесков,

Раз в году приходящих мне эсэмэской,

Чтоб украденный мир на тончайшей леске

Не подвешивать больше. Оставь.

Вот яркий пример и летящего синтаксиса, и свежих рифм, и необычной строфики, и современного словаря, и внутренних рифм, и ритма, и цезуры, и анжамбемана, - такое свободное сочетание всех этих приёмов, которые, на самом деле, не только от блестящего ремесла идут, но и от самой структуры интонационного и речевого потока.

При кажущемся интонационном повторе – поэзия Ильговой ничуть не однообразна, ритмы стихов её меняются, строка имеет свойство то резко укорачиваться,  ломаться, то стремится к долгому дыханию прозаической строки. А читатель вновь убеждается, что нет ничего новее в этом старом угасающем мире, чем внутренний космос человека и те самые «потёмки» чужой души, в которых, пользуясь определением гениального Паскаля, сосредоточены светящиеся вселенные, равновеликие макрокосмосу внешнему...

В лучших стихах Дарья Ильгова виртуозно владеет формой, и тогда уже сама форма превращается в действо, в зрелище:

Троекратно ура, в воздух летят монеты.

Лето. И площадь переполняют люди.

Где это было? Когда это было? Где ты?

Как это можно было забыть. Забудем.

Если я утром отправлюсь прямым маршрутом –

За пределами счастья. Пропахла октябрьской пылью –

Ровно к обеду я буду у института.

Как это можно было забыть. Забыли...

...Мы атланты – на наших плечах и лежит небо.

Делаешь в сторону шаг – и трещит шарик.

Сдаться сейчас было бы так нелепо.

Я никогда не сдамся. Я обещаю.

А вот ещё моментальный снимок, миниатюра, которая требует особого мастерства. Тут есть и воздух, и глубина, и лёгкость, и – тайна, тайна, без которой нет поэзии, тайна, которую Василий Розанов, к примеру, в коротком пушкинском стихотворении «Анчар» ставил вышей всей толстовской эпопеи «Война и мир»:

Город падал и плыл в наклоне.

Горы прятались к нам в ладони.

Говорили, что нас бездомней

И счастливей не видел свет.

Спали чутко, вставали рано.

Осыпались в саду каштаны.

Самый тёплый октябрь. Так странно.

Было всё.

Ничего нет.

Обаяния стихам Дарьи Ильговой добавляет владение иронией:  «Жизнь – корзина: чем дольше живёшь, тем больше приходит спама», «Я всегда побеждаю. Ведь по колоде В каждом моём рукаве», «И я не знаю, откуда сила, Откуда хлещет такая прыть, Что я умом бы затормозила, А сердце не хочет затормозить» (с этим согласился бы и сам Паскаль, сказавший когда-то: «Ум всегда в дураках у сердца»!)...

Она блестяще умеет концентрировать мысль, ставить финальную интонационную точку в стихотворении:

Лучшее время для нас. Когда?

Лучшая жизнь. Где?

Но во всём этом умении, изяществе не было бы ощущения полноты, цельности, подлинности, - без какого-то пусть незаметного, как биение пульса на сонной артерии, скромного, неброского штриха, как не бывает полноты пути человека без материнского благословения:

Моё детство запомнило маму и папу в двадцать,

Дым костра, лес сосновый и Дона тугой изгиб.

Ты останься со мной до последней строки абзаца.

Потом – беги.

Я дарю тебя тем, кому ты сейчас нужнее,

Тем, кому без тебя будет плохо. Моей сестре.

Жаль, мелеет Дон, лес сгорел, и лишь тихо тлеют

Дрова в костре.

В этих строках обещание взросления, преодоления эгоцентризма, переход к новым темам, выход из замкнутого круга милого Я - в Другие, в Другое, в открытый космос Родины, истории, судьбы народа... Выход на ту высоту, откуда становится видно не только как мелеют или углубляются свои или чужие чувства, слова, но и как мелеет река детства Дон, как бесследно исчезает русский лес, как догорает и дотлевает чистота и красота родного истока... И тогда, пережив сиюминутные драмы, Ильгова генетической памятью ощутит свою сопричастность к тому, что её роднит с вечными ценностями, вспомнит, что сама она из тех воронежских мест, откуда ведут своё начало украсившие русскую литературу имена Алексея Кольцова, Ивана Никитина, Андрея Платонова, Гавриила Троепольского, Юрия Гончарова, Анатолия Жигулина, Алексея Прасолова... Ибо невозможно в современном Вавилоне, на столичном асфальте, среди чужого сброда, не почувствовать со всей остротой, откуда ты родом: «Пусть они удивляются, мол, и откуда сила У дикарки этой, выскочки из глуши». От тех истоков у Дарьи Ильговой – воля к победе и характер победителя («Я никогда не сдамся. Я обещаю»):

Если чувствуешь, что из камня искры не высечь.

Что пробита лодка, и может так жизнь вытечь.

И весь мир изнанкой к тебе, без масок и без прикрас.

Значит, надо брать жар и молот. Латать каркас.

Может, сотни раз, если нужно. И тысячи тысяч.

Чтобы даже Бог не сомневался в нас.

фото: Анастасия Глуховская

Наталья Баева Москва

Дата : Сб марта 17, 2012, 16:34:43 Даша, с нетерпением жду выхода книжки в свет. Где потом можно будет ее раздобыть?.. Геннадий Николаевич, Вам спасибо за такую ученицу (если это слово уместно для поэта - но в данном случае, в самом высоком его смысле, конечно, уместно).

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Вс марта 18, 2012, 20:48:44 Молодому талантливому автору очень важно слышать слова: "Я в тебя верю, ты сможешь многое". А когда еще и объясняют, почему ты сможешь многое - это просто подарок судьбы. Помимо этого, Геннадий Николаевич убеждает и нас, читателей верить в талант Дарьи, в её неслучайную поэтическую судьбу. Будем ждать выхода книги.

Дарья Ильгова Москва

Дата : Вс марта 18, 2012, 22:12:12 Наташа, спасибо! Я сама жду с нетерпением:) Как только всё решится, я напишу, где книжку можно будет раздобыть. Ирина, Геннадий Николаевич меня убеждает, наверное, даже больше, чем читателей;) Без такой поддержки я бы точно не справилась!

Александр Евсюков Тула

Дата : Вс марта 25, 2012, 14:31:59 Даша, - боевого настроя!! Бум ждать! ;-))

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.