Одно из наиболее популярных нынче слов – «как бы». Профессор Максим Кронгауз, автор книги «Русский язык на грани нервного срыва», поёживается, называя себя «как бы лингвистом». Но тут же поясняет, что с помощью этого слова «говорящий отказывается делать резкие и окончательные высказывания о мире, а каждый раз заявляет о своей неуверенности, об отсутствии у него права делать такие утверждения». Свою профессиональную задачу он видит в том, чтобы описывать, регистрировать языковые явления.

Какие слова Кронгауз определяет как «мёртвые, которые мы никогда не используем в обычной речи»? Это, к примеру, слова смерд, чело, десница. Но ведь не благодаря ли им мы смеёмся над комедией об Иване Васильевиче? И любим, повторяем про себя, до сих пор учим в школе русские стихи, полные, согласно Кронгаузу, «мертвяков»? Так, одним росчерком пера, Кронгауз помечает «мёртвыми» огромное количество слов «высокого штиля» русского языка.

Ведь, с исчезновением перьевой ручки, школьник теряет зрительный образ кляксы, пропадает возможность для игры смыслами и интерпретации! Прочитав об этом кошмаре, я пошла к своей семилетней дочери и спросила, как выглядит собака, если её зовут Клякса. «Это маленькая чёрная растрёпанная собачка», - немедленно ответила дочь, ни разу в жизни не видевшая чернил. Возликовав, я поставила ещё один эксперимент: показала дочери изображение пишущей машинки. Именно на основании ухода из нашего языка этого сочетания, Кронгауз сделал глобальный вывод «насколько короткой оказалась наша языковая память… прошло 15-20 лет, а мы – ну, не все конечно, но мы как общество – уже ничего не помним».

Пишущую машинку моя дочь видела от силы раза два и слышала упоминание о ней. Посмотрев на фотографию, она подумала и ответила: «Письменная машинка?» Она ошиблась, она была не уверена – но разве это «ничего не помним»? И хотя она прежде не знала слов чело и десница – на то, чтобы их узнать, расширить регистр языка и передать эстафетную палочку поколений, ушло полторы минуты.

Его не интересует многовековое бытование в языке фразеологизмов «точить лясы», «бить баклуши» и огромного количества других. Они должны были помереть вместе с понятием, и если ещё не, то уже всё равно скоро. Если же ему для какой-либо конструкции нужно утвердить иное, он вдруг ничтоже сумняшеся говорит, что «парикмахер сменил цирюльника и брадобрея совсем не потому, что в дополнение к стрижке он стал делать парики».

«Мы как-то отвыкли от чудовищного языка спортивных журналистов советского времени», – рассуждает автор. Что же это был за чудовищный язык такой? Оказывается, это штампы «ледовая дружина», «кудесники мяча», «наши ребята». Примечательно, что новых спортивных журналистов Кронгауз журит за леность, за огромный поток заимствований, которые они даже не пытаются переводить, но, хотя тут же помечает, что язык таким образом «почти утрачивает внутренние механизмы перевода», нигде – нигде! – не называет это явление чудовищным.

А вот и ещё одно явление, которому профессор даёт этическую оценку: «Нынешнее поколение не понимает языковой игры, основанной на смешении стилей, которая так характерна для русской литературы». Хорошо это или плохо? Молчание. Почему же? Да потому, что это явление происходит здесь и сейчас. При негативной оценке оно требует срочного вмешательства, решений и действия, а положительную - кто ж ему даст! «Что вы на меня взъелись? – отбивается, хотя и немного другими словами, наш лингвист. – Я всего лишь регистрирую явление. Вы сами так говорите. Это всё народ».

Всё просто: если в сети слово хедхантер упоминается часто – значит, оно вошло в язык. Если слово в интернете упоминается сколько-то не очень много раз – значит, оно уходит из языка.

Если спел-чекер (компьютерный корректор) подчёркивает слово, которое он не знает, - значит, оно или ушло из языка, или ещё не вошло. Вплоть до наивности изумительной: «Из далёкого прошлого возродилось – правда, ненадолго – слово рында». Так-то, «возродилось» - значит, ненадолго возникло в сети. А прежде этого было мёртвым и снова исчезло! Вот такие чудеса, ведь у нас «короткая языковая память»!

Заметим: подсчитывая упоминание заимствований, поисковик считает и латинское написание, а значит, весь электронный мир, – но как бы лингвист не делает поправку ни на это обстоятельство, ни на дублирование текстов. Зато автоматически получается, что в нашей стране огромное число провинциальных домохозяйств и людей старшего возраста «не показательны» для языка, ведь они не пользуются или мало пользуются интернетом. Не учитывается и то, что особенно активно преумножают «новые слова» в интернете люди специфического склада. Многие из них сами разумно не считают свой язык ни грамотным, ни даже русским (это олбанский язык), но нам предлагается считать их той массой, что устанавливает новые правила языка. А если при этом растёт разрыв между поколениями, между людьми образованными и необразованными, между провинцией и столицей... ну, что же. «Пройдёт несколько лет, норма устоится, и останется одно написание. Оно и будет правильным. Язык выберет сам». Вам это ничего не напоминает?

Что же, беды языка для нас всё ещё недостаточно заметны и всегда можно утешиться тем, что мы, хотя утрачиваем способность воспринимать рассуждения, по-прежнему хорошо понимаем рекламные призывы.

Хуже всего, что Кронгауз прямо призывает «не защищать язык». Говоря о факторах, влияющих на язык, он не видит различия между русским языком и языком эскимосов: оба должны меняться. А вот путь Франции, где государство занимается регулированием языковых норм и сбережением языка, по его мнению, для нас заказан. Почему? Всё просто: «мы другие». Мы не будем слушаться. «Представить себе, что Академия наук постановила называть нечто так-то и так-то, а русский народ это покорно выполнил, довольно трудно». Кронгауз только забывает упомянуть, что такую примитивную причинно-следственную цепочку нельзя представить вообще ни для какого народа.

А на верхушке языкового распыления находятся равнодушные редакторы, ленивые журналисты, самоуверенные кинопродюсеры и шоумены, безграмотные политики и как бы лингвисты. Ведь, сознаемся: в пору информационной революции ткань языка, как никогда, ткёт не «народ вообще», его носитель, а те, кто допущен к громкоговорителю. Такой экспансии должна противостоять мощная стена консерватизма: лишь там, где они встретятся и отчасти размоются, произойдёт допустимое, разумное и полезное изменение языка. И если мы любим наш язык, его необходимо защищать от самих себя, как, безусловно, нужно защищать от худшего в себе тех, кого мы любим.

Татьяна Шабаева, "Столетие"

Марта Валлерс Москва

Дата : Чт февраля 23, 2012, 10:21:59 Умница Татьяна Шабаева. Согласна - язык надо защищать и скорее всего от самих себя, потому что идет вымывание яркости, образности. Идеал современной литературы - краткость, лаконичность, невыразительность - ведет к языку Эллочки Людоедки. Нам дан самый выразительный язык мира - а мы пытаемся его опустить до уровня английского примитива.. Помните, как бился переводчик над Достоевским "облезяна зеленая?".

Наталья Баева Москва

Дата : Чт марта 01, 2012, 22:19:50 Марта, простите мне мое невежество: не помню. А что это за история?

Владимир Олегович Вавилов Севастополь

Дата : Чт марта 01, 2012, 22:43:52 «Осенний марафон», Бузыкин...

Екатерина Злобина Cевастополь

Дата : Чт марта 01, 2012, 23:10:25 А я бы знак равенства между краткостью, лаконичностью и невыразительностью не ставила...

Наталья Баева Москва

Дата : Вс марта 04, 2012, 22:23:40 Да и "английский примитив" вовсе не примитивен. Он интересный такой, не без куража)) Это если на русский дословно переводить, глупость получается... Но... язык необходимо защищать, ведь язык - это мышление. Вообще культура и самобытность нуждаются в защите и заботе. Причем, системной. Спасибо Татьяне за статью.

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.