Умом Россию не понять...» – на протяжении веков эта формула определяла отношение мира к нашему Отечеству. Образ «загадочной русской души» всегда был во главе угла международных отношений России. И особенно в сфере культурного обмена и культурных связей. Наше время оперирует несвойственными русской душе понятиями: «бренд», «распоряжение финансами», «менеджмент». Есть ли тут цивилизационное противоречие? Может ли то, что называется «русским духом», быть коммерческим продуктом? И надо ли к этому стремиться? Об этом на страницах нашего журнала рассуждает Михаил Ефимович Швыдкой.

Михаил Ефимович Швыдкой родился 5 сентября 1948 г. в городе Кант (Киргизия). Специальный представитель Президента Российской Федерации по международному культурному сотрудничеству. Посол по особым поручениям МИД России. В 2000-х гг. – министр культуры и руководитель Федерального агентства по культуре и кинематографии. Лауреат Государственной премии РФ. Кавалер орденов «За заслуги перед Отечеством», «Знак Почета», орденов Франции, Германии, Казахстана, Венгрии, Польши, Украины. Доктор искусствоведения, профессор МГУ и РАТИ. Художественный руководитель Театра мюзикла в Москве.

– Михаил Ефимович, о вашей работе специального представителя Президента России и посла по особым поручениям МИД известно мало. Расскажите, пожалуйста, какие задачи вы решаете на этом посту?

– В 2004 году – с моей точки зрения, непродуманно, поспешно – был ликвидирован Департамент международных культурных связей МИДа. Это было сделано тогда, когда в Европейском сообществе и в США роли мидовских департаментов культуры стало придаваться особое значение. Сегодня бюджет департамента культуры МИД ФРГ – 600 миллионов евро. У аналогичного департамента Франции еще больше, так как Франция позиционирует себя как «культурно-агрессивная» держава, а ее министерство культуры величает себя «министерством франкофонии». Они активно борются за распространение французского языка, причем это направленная государственная политика. British Counsil тоже распоряжается весьма существенными финансами. Я всегда считал, что международная деятельность в области культуры, образования и науки чрезвычайно важна – как политика, а не просто как естественно существующая сфера.

В 1991 году была разрушена государственная монополия на внешне-культурную деятельность. Сегодня любой человек или группа лиц могут создать компанию, которая будет заниматься международными культурными вопросами, но качество таких международных контактов, к сожалению, не сможет быть высоким. Есть ряд областей культуры, где серьезное международное сотрудничество невозможно без участия государства.

Сегодня положительный имидж страны – очень серьезная сфера озабоченности государств. Это касается всех крупных игроков – от Китая и Японии до Австралии и США. Вложения в имидж – это дальновидные инвестиции. Имидж страны напрямую влияет на привлечение к работе одаренных представителей различных творческих профессий. Весь мир гоняется за талантами. И нам сегодня нужны таланты. Их не хватает для решения наших насущных задач. Вот это и определяет главную проблему, которую приходится решать.

МИД никогда не имел собственных финансов для осуществления культурной политики. МИД всегда осуществлял координационно-административно-политическую функцию. Практически в России сегодня нет структуры, которая занималась бы продвижением российского общественного капитала, российского имиджа за рубеж. Инструментов для этого катастрофически мало. Есть Russia Today. Новую жизнь получает сегодня радио «Голос России» во главе с Андреем Быстрицким. А вот серьезного печатного издания, поддерживающего эту линию, к сожалению, нет. А оно очень нужно!

Главный вопрос: что мы продвигаем? Это отдельная тема. Когда мы начинаем продвигать, например, образование, то сталкиваемся с проблемами. И вот что их порождает. С моей точки зрения, мы зря уничтожаем старую систему образования. Ее часто называют советской. Но она не была советской. Советской была только ее идеологическая часть. Она была российско-прусской и, надо сказать, добилась очень серьезных успехов. Сейчас, пожалуй, лучшая в Европе система образования – финская. А Финляндия очень многое почерпнула у ГДР, а та в свое время – у СССР. Я говорю не об идеологии, а исключительно о методологии. Сегодня мы пошли по англосаксонскому пути, что, с моей точки зрения, при нашем жизненном опыте, традициях неоправданно. Мы европейская страна. Мы меняем сейчас одну систему образования на другую, но никто не доказал, что старая – прусская – была хуже. Корни перемен – в Болонском процессе. Вообще, Болонский процесс – реформа образовательной системы, согласно которой граждане РФ должны получить то же право на образование, что и другие европейцы, получить «конвертируемые» дипломы. Для этого нужно унифицировать системы образования. Пафос понятен. Однако и в этом процессе некоторые страны, например Финляндия и Франция, отстояли свое право на индивидуальность.

Я, в отличие от многих, сторонник ЕГЭ. Эта процедура создает определенные социальные лифты. Но ЕГЭ явно недостаточен для оценки абитуриента. По этой причине многие вузы, особенно творческие, сохранили за собой право на дополнительные экзамены.  У нас не только не хватает инструментов, но и не так много «брендов», которыми мы располагаем. Единственный серьезный «бренд» – это русская культура в целом. А в частностях многое нехорошо. Необычайные сложности, к примеру, сейчас в нашем музыкальном образовании. Оно еще держится, но уже находится на грани деградации, так как у нас очень плохая ситуация с оплатой педагогов в высшей школе, с общедоступностью детских школ искусств. Для того чтобы музыкальное образование существовало, необходимо, чтобы начальное образование было развито. У нас очень мало детей сейчас занимается музыкой! Мы гордимся 5 тысячами музыкальных школ, но должны понимать: в Китае игре на фортепиано сейчас обучается 50 миллионов человек! В пропорции, чтобы быть конкурентными, у нас должно быть около 5 миллионов. Но если наберется 500 тысяч, то это большое счастье. Мы не можем продвигать несуществующее. Еще пока конкурентно наше театральное образование, хореографическое, художественное. Наша культура в целом – конкурентоспособная сфера, но, боюсь, только пока.

Большой театр на гастролях в Лондоне в 1956 году доказывал, что СССР – нормальная страна. Сегодня наша задача – показать, что произошло в России за 20 последних лет, как изменились люди, что стало лучше, каким образом стало лучше.

Я считаю, что около 50 писателей из России, представлявших свои произведения на последней Лондонской книжной ярмарке и которые примут участие в ярмарке в Нью-Йорке в 2012 году, – это как раз отражение новых процессов, происходящих в России.
Наша задача – показать миру новую Россию, и эта задача очень сложная. Важно показать, что в России есть свободное искусство. Это очень важно. У нас за последние 20 лет сложилось искусство неподцензурное, свободное. Появились художники, мыслящие свободно. Государство в лице цензуры больше не вмешивается в художественную жизнь. У нас появились новые мастера: новые художники, новые – причем всемирно известные – представители драматического искусства. Все это вместе с коллегами из Министерства культуры, Минобразования, Роспечати я и пытаюсь продвигать.

Я помню, как пришел сюда, в здание МИДа, три года назад. И недоумевал, чем я буду тут заниматься: неуютно, пусто, никто не звонит. Сейчас безумно много работы! Когда-то, в 1993 году, я курировал международную деятельность в Министерстве культуры. Денег не было ни на что. В какой-то момент – даже на зарплату. И для того чтобы хоть как-то выжить, сохранить какую-то среду, мы представили руководству страны предложение организовать Год культуры Белоруссии. Теперь, приезжая в Париж, я вижу перетяжку «Год Китая во Франции» или «Год Бразилии в Париже». Меня это радует, потому что механизм стал работать. Сейчас я понимаю, что он действительно хорош, потому что дает очень насыщенную программу, но самое главное – за этот год наращиваются горизонтальные связи. Проведение «годов» дает возможность ускорить процессы в экономике, политике, образовании, науке.

Кроме того, мы начали создавать различные платформы для разного рода дискуссий: Российско-польский диалог, Петербургский диалог. Эти платформы предназначены для того, чтобы рассказать друг другу о себе. Мы же немцев не знаем, американцев не знаем. Нам только кажется, что мы их знаем, но это не совсем так. Эти «годы» оказались настолько эффективным инструментом, что сейчас мы делаем российско-венгерскую площадку. Голландцы предложили создать совместную площадку. Создается проект с американцами – Медийный форум. Все эти формы – известные, но ими надо системно заниматься, только тогда что-нибудь получится. Сейчас идет итало-испанский год, следующий будет немецкий, 2013-й – нидерландский. В сентябре–октябре параллельно состоялось несколько событий: Международный форум культуры в Ульяновске (город стал культурной столицей СНГ, по образцу европейских культурных столиц), семинар памяти Ельцина в Берлине, посвященный 20-летию СНГ, и Бакинский форум, посвященный гуманитарным аспектам человеческой деятельности. Там прошли круглые столы по когнитивным наукам, биотехнологиям и проблемам этики, гуманитарным аспектам экономических моделей развития. Этот проект мы с азербайджанскими коллегами задумали как элитарную площадку. Она действительно собрала суперинтеллектуальную мировую элиту: физиков, химиков, биологов, погрузила их в гуманитарный контекст. активно сотрудничаю с двумя культурными форумами: Форумом славянских культур, созданным в 2004 году совместно с коллегами из Словении, и Межгосударственным Фондом гуманитарного сотрудничества СНГ, существующим с 2006 года. Сегодня мы занимаемся реализацией многосторонних гуманитарных проектов на постсоветском пространстве. В октябре в Киеве состоится VI Форум творческой интеллигенции. Я люблю эту сферу, и тут многое определяется личными контактами. Надо знать людей, которые занимаются тем же самым.

– Расскажите, пожалуйста, о Театре мюзикла, художественным руководителем которого вы с недавнего времени являетесь.

– У меня была детская мечта. Я очень люблю эстраду, и на этой почве я делал программу на ТВ, которая называлась «Жизнь прекрасна!». Я вырос возле театра «Эрмитаж», и мне посчастливилось застать там всех звезд – от Утесова и Шульженко до начинающего тогда Хазанова. Очень давно это было: году в 1965 я туда впервые пришел.

Я поклонник 20–30-х годов, и мне очень хотелось сделать ревю изумительной музыки этого времени. Шли годы, я поочередно предлагал эту идею продюсерам. Никто не хотел браться. Но вот в прошлом году мы сделали подобное ревю в Нью-Йорке в Центре Барышникова. Сейчас мы заключаем арендный контракт с Заводом имени Хруничева – берем здание Д/к им. Горбунова. Правда, здание не в лучшем состоянии, и половина привлеченных денег уходит на ремонт. Мы сейчас работаем над тремя названиями: это американский мюзикл «Рент», мюзикл по пьесе Валентина Катаева «Растратчики», который написал для нас Максим Леонидов, и мюзикл памяти Виктора Цоя к его 50-летию.

 – Михаил Ефимович, публика вас знает и как театрального критика. Часто ли встречаются постановки, у которых есть шанс вам понравиться?

– Я думаю, что у нас сейчас такой период, когда должна нарасти «новая трава». И она есть – замечательные молодые ребята: от Панкова до Карбаускаса, возглавившего Театр Маяковского. Есть замечательный Сергей Женовач, есть Фоменко, Фокин. Додин, Туминас. К счастью, еще работает Олег Табаков и многие артисты старшего поколения. Есть талантливая режиссура и много артистов. Но то ли во мне уже как-то по-другому все крутится, то ли раньше снег был белее… Знаете, как говорил один английский критик: «Плохой театр доставляет удовольствие, а хороший – радость». Удовольствия много, радости мало. Но она есть. Хотя честно скажу, я сейчас больше занимаюсь телевидением, уже лет 15 концентрируюсь на нем. На телевидение я пришел очень рано – в конце 1967 года. Но, несмотря на то, что я участвовал в создании телеканала «Культура», возглавлял ВГТРК, придумывал телевизионные программы, все считают, что я не телевизионный человек. Я такой «промежуточный» персонаж, и в принципе меня это устраивает. Для телевизионщиков я – человек чужой, для мидовских – тем более чужой, для театральных – уже тоже чужой. В МГУ, где сейчас являюсь научным руководителем нового факультета «Высшая школа «Культурная политика и управление в гуманитарной сфере», я тоже чужой человек. Я кошка, которая гуляет сама по себе. Где я свой? Только дома, наверное.

– Менеджмент в культуре у нас до последнего времени носил преимущественно любительский характер. Как повлияет на состояние образования в сфере управления культурой возглавляемая вами новая Высшая школа МГУ?

– Я не являюсь профессионалом-теоретиком менеджмента. Я хочу, взяв бакалавров, которые уже получили теоретические знания, за два года в процессе магистерской подготовки дать им навык реальной жизни. Я собрал сильную команду: от Карена Шахназарова до Анатолия Иксанова, от Григория Ивлева до Дениса Молчанова и Юрия Лаптева. Они будут приходить к молодым людям и рассказывать, как устроена реальная жизнь. А я буду читать лекции по истории культуры и театрального менеджмента.

– В одном из интервью вы признались, что совсем не имеете хобби. Неужели вы никогда, даже в детстве, ничего не коллекционировали?

– Нет, я ничего не коллекционирую. Ходят слухи о какой-то коллекции живописи. Это неправда. У меня есть предметы искусства, которые дарили мне друзья. Например, Сережа Бархин на 30-летие подарил мне две свои графические работы – иллюстрации к Чосеру. Еще когда-то я получил от друзей покойного Параджанова одну из его инсталляций и от Жоры Франгуляна – смешной гипсовый шарж на меня. Я – не собиратель. Я слишком долго жил в коммунальных квартирах в своей жизни и всегда был готов к тому, что надо упаковать все в один чемодан и уехать. Поэтому никогда ничего не перестраиваю в кабинетах, где работаю. Со временем обрастаю, конечно, какой-то там ерундой – книжечками, тем-сем. Но я всегда психологически готов к тому, чтобы подняться и уйти.

– Вы родились в Киргизии, ваша фамилия скорее украинская, при этом почти вся ваша жизнь связана с Россией, с Москвой. Как вы ощущаете и как совмещаете в себе такой интернационал?

– Моя родина – несуществующий Советский Союз. Я человек Советского Союза, потому что многие мои любимые друзья и близкие теперь живут в разных странах. Кто-то уже умер, и я езжу на их могилы в Эстонию, на Украину, в Белоруссию, Грузию. Но я всегда смотрю вперед, потому что, если назад смотреть, можно и шею свернуть. Хотя я точно знаю, что реальное будущее строится на реальном прошлом.

У Советского Союза будущего нет – есть только прошлое. Но во мне есть некая сентиментальность. С Советским Союзом нас связывает вся жизнь! Это наша пуповина. А Россия – страна совершенно другая. Это не Российская империя, не Советский Союз. Это новая, демократическая страна, которая является преемницей СССР и Российской империи. Но важно понять, что мы продолжатели, а не правопреемники. Мы находимся на той же, хоть и немного меньшей, территории, говорим на том же языке, мы люди той же культуры. Я не люблю, когда говорят про возрождение России. Возрождать можно Советский Союз, который исчез, или Российскую империю. России не было никогда в том виде, в котором она сегодня существует. Необходимо развивать Россию, в чем-то создавать заново. Никогда не было такого понятия, как российская нация. Никогда раньше наше общество не было устроено демократически.

– Что же должно объединять новый российский народ?

– Людей должна объединять общая история, хотя мы ее и трактуем по-разному. Но все же она остается нашей общей историей. Основа целостности страны в сегодняшней ситуации – это культура. Посмотрите на Европу – казалось бы, все общее: валюта, армия, нет границ.

А культуры – разные. За счет этого мы немца легко отличим от француза. Россия, которая внесла огромный вклад в мировую культуру, имеет большой шанс. Нефть конечна, культура бесконечна. Это надо понимать. Поэтому я всю жизнь этим занимаюсь и считаю, что если мы думаем о модернизации, о развитии экономики в стране, то, конечно же, вложения в культуру, науку, образование – ключевые инвестиции. Без этого просто ничего не будет.

Беседовала Ольга МИХАЛКОВА, VIP-Premier