СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..." НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва» СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1 "Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2 |
Просмотров: 1873
07 декабря 2011 года
- Зараза! Мерзавка! - О ком ты? - Коза! - Ты все сказал? - Нет… Ищу слова. - Нашел? - Проститутка. Подлая душа. - Теперь все? - Да. Дай мне воды – в горле пересохло. И вот я уже иду из прихожей в кухню, чтобы налить Андрею воды – ею он сможет залить бушующий в нем пламень… А ведь я хотел начать эту историю совсем по-другому. Я хотел начать так: «Ах…» И дальше сказать что-нибудь про безалаберную юность, про то, что время быстротечно – не успел оглянуться, как пролетело целых десять лет, а затем уже без спеха перейти к самой истории: как много лет назад однажды ко мне зашел мой приятель Андрей, с которым мы… ну, и так далее. Но вдруг вспомнился наш разговор – вот этот, что произошел в моей прихожей, и он сам собою вылез на первый план, заставив умолкнуть это в высшей степени тщедушное «Ах…» И, пожалуй, без него только лучше. Хотя нечто сентиментальное и ностальгическое все же окончательно не выветрилось. Частички его распылились по всем воспоминаниям, накрепко пристали, и теперь я даже не знаю, так ли всё было на самом деле или мне только кажется? Впрочем, это не так важно. Все, что нужно знать, я сообщил: много лет назад, в другой жизни, ко мне однажды зашел мой приятель Андрей. Перед этим я не видел его недели три, если не больше, и вот он появился. Причем с порога огорошил меня столь изысканным набором слов. …Итак, я принес Андрею стакан воды. Он его моментально осушил и, судя по тому, как грудь его вздыбилась от набранного воздуха, Андрей собирался продолжить выжигать огнем неизвестную мне даму. - Подожди, - остановил я его. – Я в курсе твоего словесного таланта. Но не затруднит ли тебя сообщить, к кому обращены эти слова? Ведь знание адресата позволит мне лучше проникнуться твоим горем, а ты, несомненно, поглощен именно горем. Раздался тонкий писк – это воздух поспешно покинул его грудь. - Горазд же ты языком молоть, - съязвил Андрей, покарябав свой курносый нос. - Занят? Развеяться не хочешь?.. Дела у меня были, но заниматься ими совсем не хотелось. Я сам подумывал о том, чтобы пройтись. Да и отказать другу в компании я, разумеется, не мог. Через минуту мы уже стояли на улице. - Так кого ты приложил-то? – спросил я. Андрей молчал, напустив на себя таинственный вид. - Колись, колись! Вместо ответа он призывно помахал рукой и повел меня за угол дома. Завернув за него, мы прошли по тропинке к магазину – бывшему «Хозтовары», а теперь магазину одежды, то есть, простите, модной одежды (об этом факте сообщала блеклая вывеска над входом). Андрей остановился у большой стеклянной витрины и ткнул в нее пальцем. - Вот. Я посмотрел на стекло. - Что – вот? - Ты спрашивал – я тебе отвечаю: вот. Я посмотрел внимательнее. В витрине был закреплен плакат с юной красоткой. Изогнувшись, распустив длинные каштановые волосы и игриво надув пухлые губы, она демонстрировала нижнее белье. Кроме него, на ней были еще только очки в тонкой черной оправе, которые она указательным пальцем поправляла на носу. Но по ее большим блестящим глазам, устремленным на зрителей (то есть – на меня), было очевидно, что проблем со зрением у нее на самом деле нет. Взглядом я заскользил по фигуре. От ее достоинств не отвлекали даже выцветшие пятна на плакате. Я почувствовал, что неожиданно стало трудно дышать, а тело обдало жаром, особенно когда мой взгляд переместился ниже талии… - Теперь понимаешь? – спросил Андрей и, заметив мое покрасневшее лицо, добавил: - Первобытные инстинкты, мать их. Он достал сигареты и медленно, деловито закурил. Одной рукой держал сигарету, а другой принялся елозить по светлым, немного пепельного цвета волосам, словно старался вытравить из головы какие-то мысли. - Ты не расстроишься, если я скажу, что теперь не понимаю еще больше, чем не понимал до этого? Андрей повернулся и выпустил в меня плотную струю дыма. - Хочешь сказать, что это ее ты так костерил? – откашлявшись, спросил я. - А то кого же… Классная девочка, правда? - Спрашиваешь! - Я бы на такой женился… Обидно, что она не моя. Вот и злюсь. Душевное здоровье Андрея прежде не вызывало у меня сомнений, но теперь я обеспокоился. Внимательно посмотрел на него. Он все так же спокойно курил, поглядывая то на девушку, то на меня. - Нет, я не больной, - покачал Андрей головой. – Но вот то, как ты на нее уставился, меня беспокоит. Пойдем отсюда. И мы ушли.
Стоял самый конец лета. Август, доживавший последние деньки, морил людей редкой жарой. Ветер исчез. Под лучами солнца плавился воздух. Одежда прилипала к телу, хотелось оторвать ее от себя и броситься в ледяную воду, чтобы смыть пот и на время спрятаться от жары. Но воды поблизости не было, только блочные коробки домов, размягченный асфальт с масляными пятнами и иссушенная земля во дворах. Зато поблизости от моего дома был ларек с мороженым – приятное, спасительное место. Купили по сливочному стаканчику и сели в теньке. Правда, тенек получился уж больно условный. Мы примостились на лавочке у забора, огораживавшего школу. Вокруг росли кусты, над нами раскинулась крона высокой липы, но только листья их совсем не источали свежести – жара сделала их вялыми. - Посидим немного и пойдем, - сказал Андрей, посмотрев на часы. – Сил наберемся. - Куда пойдем? - А тебе не все равно? Раз уж вышли гулять, так давай гулять. И то правда… Недалеко от лавки в просторной песочнице радостно копошились дети, выстраивая небольшую крепость из песка. Андрей, щурясь от солнца, долго смотрел на них. - Хорошо им, - заметил он. – Ни забот, ни хлопот. Я тоже так хочу. А вместо этого – восемнадцать лет, то есть глубокая старость. Осенью в армию загребут. Тебе хорошо, ты умный, в институт пойдешь. А мне прямая дорога Родину защищать от всяких гадов ползучих. В этот момент к нам подошел Ванюша. Не знаю, что именно с ним произошло, но в своем возрасте, а было ему тогда лет так тридцать пять, Ванюша остался подростком. Рослым, грузным, уже с сединой, гнилыми зубами, но все-таки подростком. Зимой и летом ходил в одинаковой детской курточке серого цвета, из подкладки которой пробивалась вата. Еще у него были мешковатые штаны из вельвета и стоптанные башмаки. Пределов нашего квартала он не покидал. Обычно бродил по двору, заговаривая с жильцами, а если и уходил, то недалеко. Скажем, в магазин, куда его могла послать мать, грустная приземистая женщина, вечно таскавшая тяжелые сумки. У Ванюши было увлечение – значки. Увидев знакомого прохожего, он обязательно подходил к нему и хвалился очередным приобретением. Карманы его всегда были набиты этими значками. Порой к нему присоединялись такие же собиратели, и они менялись. Что-то он, видимо, покупал, хотя денег у него, как и у матери, было, конечно, мало – да и у кого их тогда было много?.. Подойдя к нам, Ванюша потряс сальными волосами и затараторил, никак не разделяя интонацией словесный поток: - Жара, жара, говорят, лучше не станет, неделю еще точно мучиться, циклон, говорят, накрыл, огромный пришел. - Циклон или антициклон? – серьезно спросил Андрей. Он удивленно разглядывал Ванюшу, так как прежде его не встречал. Ванюша вопрос пропустил и продолжил уже про свои значки. Достал из кармана горсть и стал демонстрировать, останавливаясь на истории выпуска и обращая наше внимание на детали. От темпа собственной речи Ванюша почти задыхался. Рассказывал он скорее сам себе, чем нам. - Мне бы в Москву съездить, там, говорят, место есть, где значков много, мне один парень рассказывал, на Таганской, где эта Таганская, кто ее знает, видимо-невидимо их там. Последнюю фразу Ванюша произнес мечтательно, с тем трепетом, которое появляется, когда рассказывают о сокровенном. - Обязательно съезжу, обязательно, денег поднакоплю, вот тогда съезжу, точно тебе говорю, - Ванюша энергично закивал. Он собирался и дальше рассказывать о новинках своей коллекции, начитывавшей к тому времени тысяч пять-шесть значков, но его окликнули. Из окна первого этажа «хрущевки», стоявшей напротив школьного забора, высунулся лысый старик и махнул Ванюше. Тот быстро приблизился к окну. Старик протянул ему деньги и попросил сбегать за хлебом. Ванюша, взяв деньги и хозяйственную сумку, тут же исчез. - Весело у вас тут, - сказал Андрей, прикончив стаканчик мороженого. - Ну, люди разные. Мы ему тоже странными кажемся, наверное. Все же относительно. - Ага. – Он поглядел на часы и сказал: - Хватит относительно сидеть, пора абсолютно в путь.
Наш подмосковный городок. В нем нет величия, нет архитектурных драгоценностей, только несколько примечательных мест – две старых церкви, остатки дворянской усадьбы, главная городская площадь, краеведческий музей. Зато всюду ощущается раздолье. Здесь на прохожих не давят постройки, приткнутые друг к другу нехваткой места. Здесь можно без помощи светофора перейти любую улицу, даже самую оживленную – разумеется, по нашим полупровинциальным меркам. Люди здесь не спешат. Их так немного, что знакомые встречаются через каждые сто метров. Мы шли по улице с названием Молодежная. За четырехэтажным зданием, которое в прежние времена занимал дом быта, а теперь делили салон мебели, филиал столичного института, отделение банка и несколько мелких магазинчиков, дорога расходилась. Андрей, не раздумывая, зашагал прямо – в сторону стоявшего в низине, над цепочкой разрезавших город прудов микрорайона. Во время движения мой друг изучал аккуратно постриженные кустарники, росшие вдоль тротуара. - Очень красивые, - заметил он задумчиво. Я посмотрел на кустарники, но прелести их не оценил: кустарники как кустарники. - Очень красивые, - задумчиво повторил Андрей. – Школьницы, которые их стригут, очень красивые. - Андрей, это статья. Но я тебя понимаю. Сейчас пошли такие школьницы… Мне кажется, своими формами они обязаны радиации. Андрей резко свернул с тротуара и углубился во дворы. Не понимая его странной траектории, я последовал за ним. Мы миновали угловую пятиэтажку, из подвала которой привычно валил пар из разорванных труб – это была, так сказать, отличительная черта, фирменный знак дома. Пристроились на лавке между качелями и трансформаторной будкой. - И это ты называешь прогулкой? – недовольно спросил я. - А чем не прогулка? - Мы же только что сидели, и вот опять… - Жарко, дай передохнуть, - он вяло махнул рукой. – Пивка бы, а? - Ты же знаешь, я не пью ничего крепче персикового сока. - Умник… Пока сидишь, можешь фантазировать, что ты гуляешь. Не сидишь, а идешь. И туда, куда хочешь. Я подумал: а что, почему бы и нет? Закрыл глаза, стал представлять, как иду к воде, не к обмелевшим и грязным городским прудам, куда и зайти-то нельзя, а к карьеру на окраине, как ступаю в воду, прохладную и освежающую, как раздается громкое шипение – тело разгоряченное, и от соприкосновения с влагой непременно раздастся шипение, я его явственно услышал… - Ты наших давно не видал? Мои фантазии нарушились, разбились, вода осталась далеко… - Что? - Наших давно, говорю, не видал? «Наши» - это те, с кем мы три года провели в училище, где осваивали многотрудную профессию повара. Училище мы закончили почти три месяца назад, начинали вступать в настоящую взрослую жизнь, так что времени на встречи и сборы у нас тогда просто не было. Да и не хотелось пока… - Я видел только Вавилова, - ответил я. – Он стал франтом. Ходит в костюмчике, растит бородку. Красивый. Набивался ко мне в гости, хотел помыться, когда у них отключили воду. - А, - только и сказал Андрей. Вдруг он встал: - Надоело сидеть, пойдем. - Покажи. - Что показать? - Шило в жопе покажи. Андрей, хмыкнув, рванул к проходу между домами, чтобы покинуть двор. Через десяток метров, едва я его нагнал, он сбавил шаг и дальше шел уже медленно. Я хотел спросить, что с ним твориться, но не понадобилось. Все стало ясно. Андрей пристально смотрел вперед. Перед нами шли две девушки. - Мы их преследуем? - Нет, конечно, - замахал он. – То есть, да. Видишь ту, с черной сумочкой? Как тебе? По-моему, симпатичная. - Эту песню знаю: ты бы на ней женился. У Андрея была своя оценки девушек по их достоинствам. Низшей ступенью было – «я бы ей засадил», высшей – «я бы на ней женился». Девушки вышли из двора и стали спускаться к мостику через пруды. Действительно, они были симпатичными. Одна беленькая, другая черненькая. Та, что нравилась Андрею, была беленькой, и черная сумка, болтавшаяся у нее на руке, контрастом словно подчеркивала это. - Как думаешь, волосы у нее крашеные? – спросил Андрей. Я присмотрелся. - Вряд ли. Крашеные не выглядели бы такими живыми. То, что девушки были, как пошутил Андрей, разномастными, оказалось на руку – так удобнее было разделять их в разговоре. Имен их мой приятель не знал. - Увидел. Запала мне блондинка. Пошел за ними. Выяснил, где живут. Недели две ходил. Следил. Присмотрелся. Теперь и расписание их знаю. Ходят всегда парой. Дни по-разному, но из дома выползают ровно в одиннадцать. Как сегодня. Часы сверять можно. Вот и вся история. Нет, я не думал, что он станет мне плести романтическую историю, будто позаимствованную из дешевого любовного романа. В том возрасте все было проще. При встрече с девушкой сразу становилось ясно, тянет к ней или нет. Точно вспышка озаряла. А гормоны заставляли лезть на стенку. Не было анализа, свойственного более позднему возрасту. Сердце и ум – все эти чувства, переживания, проверка, сопоставления, расчет, опыт – никак не задействовались. Срабатывала физиология. Все напрягалось, начинало активно бурлить и мешать жить. Так что Андрей мог ничего не рассказывать, я понимал и так. А вот в слежке за девушкой, пожалуй, действительно было нечто романтическое, то есть не совсем от ума, а что-то игриво-юношеское, нелогичное, но трогательное. К тому же, Андрей застенчивостью не отличался, с девушками знакомился легко. А в этот раз предпочел оставаться на расстоянии. Ни разу у меня не возникло мысли, что это глупо или неправильно. Более того, черненькая мне самому приглянулась. Чем дальше мы за ней шли, тем больше она нравилась. Все было при ней, и я чувствовал – страшное, беспощадное бурление начинается… Андрей, заметив, видимо, мои изучающие взгляды, предложил: - Все по-честному. Их две, нас тоже двое. Ну, понравились девушки, у нас все забурлило. А дальше что? - Пойдем за ними, а там поглядим, - будто отвечая на мои мысли, произнес Андрей. Миновали мост через пруды, пересекли аллею и вышли на центральную улицу городка. Девушки шли не спеша, уверенно, с чувством собственного достоинства, демонстрируя себя прохожим. Они гуляли не просто так, а как великосветские барышни, вышедшие фланировать по главной городской магистрали. Естественно, они заглядывали в магазины. Как светским львицам обойтись без этого? Зашли в продуктовую палатку, вышли с «пепси». Увидели мебельный салон – заглянули и туда. Мы стояли у входа, наблюдая за ними через витрину. Вышли. Следующим пунктом стал дворец культуры. К культуре он имел опосредованное отношение. В нем устраивались распродажи обуви, выставки меховых изделий, из соседних областей привозили фермерскую продукцию. Случалось, впрочем, во дворец ненароком заскакивали маленькие театральные коллективы из столицы. Во дворце девушки застряли надолго. Мы стали скучать, но, по счастью, появился наш знакомый по прозвищу Примат, который развлек нас. Примат был маленького роста, сутулый, в спортивных штанах, с кепкой на голове. Нашего возраста, он казался намного старше, возможно, из-за густой рыжей щетины, которую можно было встретить не у каждого взрослого. Еще его отличала смешная походка. За нее его и наградили прозвищем Примат. Запоминающимся внешним видом его исключительность не ограничивалась. Необычным было и увлечение Примата. Он называл себя коммунистом. Дома у него, на самом видном месте в комнате, стоял бюст Ленина. На стене висели комсомольские знамена, а сам он читал старые номера «Правды», сохранившиеся с прежних времен. Не по годам политически развитый Примат перед нами вырос неожиданно, вынырнув из узкого прохода, отделявшего дворец культуры от соседних построек. Проход вел к автостоянке. Примат лихо сплюнул окурок ядерной «Примы» и крепко пожал нам руки. - Какими судьбами? – спросил я. - Да вот, шалю, - довольно ответил он. - Революцию собираешься устроить? Так тебе прямая дорога в дурку. - Пока что устанавливаю классовую справедливость. Видимо, глаза мои превратились в два больших вопросительных знака, потому что Примат, не дожидаясь прямого вопроса, пояснил: - Давно машину одного буржуя приметил. Он ее на стоянке держит. Ну, думаю, чего она некрасивая такая. Короче, нацарапал пару слов на бочине у него. Метку поставил. Пусть знает. - А ты не боишься? - Первый раз, что ли? Я – человек дела. Постановил – выполнил. Примат снял кепочку, пригладил пышную, непослушную шевелюру и снова пожал нам руки. - Пора. Батя с работы вернется, надо обед приготовить. Но отошел недалеко. Остановился, вернулся, спросил: - Пацаны, а «пи…рас» пишется через «а» или «о»? Накарябал с «а», но вот мучаюсь, не уверен. А?..
Из дворца наконец появились девушки. Беленькая что-то укладывала в сумочку. - Отоварилась. Небось, красоту наводить дома будет, - определил Андрей тоном пожившего мужчины и добавил: - Правильно. Пусть наводит. Для меня. Тут девушки нас и рассекретили. Они вдруг стали спешить, и мы прибавили шагу, что незамеченным не осталось. Подруги внимательно посмотрели на нас, переглянулись и засмеялись. Затем двинулись дальше, но уже не так ровно и спокойно. Иногда оборачивались посмотреть, продолжаем ли мы за ними идти. Мы продолжали. Тогда они решили поиграть с нами. В сквере недалеко от дворца культуры плюхнулись на лавочку и стали смотреть, что мы предпримем. Андрей неожиданно занервничал, как робкий влюбленный, и утащил меня в кусты. Оттуда позиция наших жертв отлично просматривалась. - Долго будем бредить? – спросил я. – Может, подойдем? Ты же на своей даже жениться готов. Вот и кинься ей в ноги, вырви сердце и предложи ей им воспользоваться. А еще можешь забраться к ней на балкон и спеть серенаду. Или рок-балладу, на худой конец. Андрей, прикурив, меланхолично покачал головой: - Она живет на девятом этаже. Я боюсь высоты. А ты-то сам сможешь забраться на балкон и спеть? Я промолчал. - Вот именно. Когда подругам надоело просто так сидеть, они вскочили с лавки и побежали по аллее в сторону вокзала. Мы выбрались из кустов и заспешили за ними. Пробежав полсотни метров, девушки сбавили темп. - В первобытные времена все было проще, - поделился я с другом. – Тогда мужчина подходил к женщине, бил ее дубиной по голове и отволакивал тело в пещеру. Так он обретал законную супругу. Это потом возникли всяческие предрассудки, благодаря которым мы сейчас побили мировой рекорд в беге на короткую дистанцию.
Вскоре девушки привели нас в район железнодорожной станции, в этот центр всей городской жизни, кипевшей здесь в любое время и любую погоду. Что там главная городская площадь или главная улица! Все они имели значение лишь потому, что вели к станции. Беленькая и черненькая сквозь людское месиво пробирались к зданию рынка – месту куда более важному, чем, скажем, администрация района, милиция, прокуратура или налоговая. Несколько раз мы теряли их из вида, но Андрей всегда высматривал свою беленькую в толпе. Оказавшись в толчее, я почувствовал, что не нужны мне ни такие прогулки, ни черненькая, к которой я, признаться, уже успел охладеть, а нужно только одно – скорее выбраться из этого ада. Но нет, Андрей упрямо тащил меня за собой. В рынке девушки поднялись на второй этаж, где продавались одежда, часы, подарки, безделушки. Они прошли по замкнутой галерее раз, затем второй, начали третий. - Это входит у них в привычку, - не вытерпел я. – Если они не остановятся, я тебя задушу. - Ты привыкай. Когда станешь семейным человеком, уже будет опыт. Вот я, считай, сейчас привыкаю, готовлюсь. Подруги остановились у обувного магазинчика. Я обрадовался, однако рано: начинался второй круг ада, название которому было – выбор покупки. На семнадцатой минуте я готов был закричать, но Андрей сдавил мне руку, призывая тем самым, видимо, не терять самообладания. Из магазинчика кухонной утвари, возле которого мы пристроились, вышла семейная пара в возрасте «один шаг до пенсии». Впереди шествовала жена, высокая и представительная, причем представительность ее достигалась не за счет, скажем, дородности (ее не было), а уверенности в себе, которую излучала эта женщина. За ней шел муж, выглядевший на ее фоне довольно бледно. Он нес сумки, опустив голову, и я не сразу узнал его. Это был Антон Сидорович, преподававший у нас в училище одновременно ОБЖ, историю и эстетику. Он говорил о себе так: я бывший военный, что Родина прикажет, то и буду делать. Я нередко задавался вопросом, почему Родина потребовала от него преподавать эстетику, но ответа не находил. Мы поздоровались. Антон Сидорович остановился и поставил сумки на пол. - А, бойцы. Все шляетесь? Ну, шляйтесь, пока есть возможность, - сказал он и бросил многозначительный взгляд на жену. Антон Сидорович, подполковник в отставке, значительную часть своих уроков посвящал рассказам о своих героических подвигах. Рассказы эти превратили его для нас в личность легендарную. Вот Антон Сидорович переплывает Байкал. Вот он служит на подводной лодке. Вот воюет в Афганистане и берет в плен моджахедов. Вот по просьбам милиции помогает схватить неуловимого карманника… Мы над ним посмеивались. Только иногда я вдруг задумывался: а если это все правда?.. - В армию собираюсь, Антон Сидорович, - отрапортовал Андрей. - Молодец, боец, - одобрил подполковник в отставке. – Скоро война с НАТО начнется. Ты хоть и бестолочь, но с совестью. Понимаешь. А то нынче молодежь какая пошла, от армии норовит убежать. Антон Сидорович внимательно посмотрел на меня: - Ты тоже собираешься? - Да, - быстро соврал я. - А я думал, тебе лучше в институт поступать, на историка. Но в армии тоже многому научишься. Правда, жизнь еще большему научит. Вы, главное, друг друга ни в армии, ни после из вида не теряйте. А то ведь дружба что, была и нет. Антона Сидорович окликнула жена. Он живо схватил сумки и, кивнув нам, пошел за ней. - А жена у него, наверное, полковник или генерал, - сказал Андрей, посмотрев им вслед. Беленькая тем временем выбрала босоножки, расплатилась, и мы поплелись за ними на выход. - Ничего так, - оценил Андрей босоножки издалека, - но я бы выбрал другие. Мужчина лучше знает, что идет женщине. Когда мы выбрались из рынка, я готов был капитулировать: бросить Андрея одного – пусть и дальше берет измором свою белокурую крепость – и вернуться домой. В холодильнике меня ждал морс из черной смородины, а на рабочем столе книги – я готовился к вступительным экзаменам в институт. Но в этот момент небесам надоело слушать мои стенания: девушки отправились на карьер, к спасительной воде. На радостях я купил Андрею пиво.
В будний день на карьере людей было немного. Девушки нашли местечко возле самого большого из четырех прудов карьера, в самом углу, где тысячи ног отдыхающих плотнее всего утрамбовали кусочек берега. Мы расположись чуть поодаль, под ивой, спускавшей свои ветви в воду. Подруги бросали на нас взгляды, и на лицах их читалось удовлетворение: мол, хорошо, что есть такие верные поклонники, только такого мы и достойны. - А если они решат, что мы маньяки? – предположил я. - Тогда я на своей не женюсь, - серьезно ответил мой друг. – Она же мне не доверяет. Беленькая стала доставать из своей сумочки все необходимое для совместного с подругой купания: большое полотенце, чтобы сидеть, два поменьше, чтобы вытираться, и даже две резиновые шапочки, чтобы не намочить волосы. Как она уместила все это в свою крохотную сумочку, для меня осталось загадкой. Они скинули верхнюю одежду и оказались в купальниках. - А твоя тоже ничего, - заметил Андрей, оценив черненькую. Я устало махнул рукой. Молниеносная влюбленность в черненькую, рожденная физиологическим бурлением, к тому времени окончательно испарилась под лучами солнца. Меня больше занимала близость к воде. Девушки зашли в воду и вскоре доплыли до середины пруда. Андрей снял ботинки, джинсы, рубашку. Плавок он не предусмотрел, а мочить трусы не хотелось. - Была не была, - выдохнул он и рывком снял трусы. Отбросив их, быстро забежал в воду, стеснительно прикрываясь рукой. Не умея плавать, я пылал исключительно платонической любовью к воде. Однако никогда не упускал случая хотя бы зайти в нее. Я ступил на рыхлое дно и шагал, пока вода не достигла уровня груди. Андрей же плыл по диагонали к другому берегу, чтобы не пересекаться с девушками. Я увидел, что черненькая, приметив его, даже раз приветливо взмахнула рукой. Я погрузился так, чтобы водная гладь оказалась на уровне глаз. Ровная поверхность, из которой где-то вдалеке торчали мелкие точки – Андрей, девушки и другие купающиеся, – величественно колыхалась, и ее размеренные движения, как и слепящий блеск отражающихся лучей, гипнотизировали меня. Показалось даже, что я задремал. Легкое мое тело оторвалось от илистого дна и замерло. Сначала я испугался, но страх быстро прошел – я не тонул, а только покачивался, пребывая в гармонии со средой. Но едва я сделал резкое движение, как зыбкое равновесие нарушилось, тело отяжелело и устремилось вниз. Теперь я испугался. Пожалуй, это чудо, что я не стал кричать, бить руками, стараясь удержаться на поверхности. Я снова замер и через несколько секунд, обретя уверенность, осторожно коснулся дна. Вернулся на берег. Вода охладила меня, стало легче дышать. Лег на песок, подставив солнцу спину. Краем глаза заметил, что девушки тоже выбрались на берег и, громко смеясь, расселись на своих полотенцах. Из воды выбежал Андрей, снова прикрываясь рукой. Подхватив трусы, мгновенно натянул их и, тяжело вздохнув, плюхнулся рядом. - Хотел подплыть к ним, но они как нарочно – все дальше и дальше от меня, - пожаловался он. – Нечестно это. Я к ней с душой, а она пятки мне показывает. Сука. Я перевернулся и, прикрывая глаза ладонью, в щель между пальцами стал смотреть на солнце. Глаза резало, но это скорее доставляла приятные ощущения. - Хорошо, - сказал я. – Жаль, что скоро все это пройдет. - И не говори, мне самому страшно. - Тебе? – не поверил я. - А что такого? Думаешь, я не волнуюсь? Скоро в армию, а там кто знает, что будет. Я понял, чего мне будет не хватать из гражданки. - Баб? - Не-а. Сладкого. Я же люблю сладкое. А там с этим проблемы. Как протяну два года без сгущенки?.. В принципе, я не против службы – все равно делать тут нечего, только водку жрать. Но как подумаю о сладком, так прямо… болезнь бы у меня, что ли, нашли какую. Убьют еще, в армии-то этой. Он помолчал. Затем стал рассказывать, как недавно ездил с компанией смотреть футбольный матч в Москву. На солнце меня разморило. Сквозь дрему я слушал о том, как болельщики напились в электричке, наблевали в метро, подрались после матча, бегали от милиции, а в ночи вернулись домой. На обратной дороге к Андрею в вагоне пристал какой-то старик – предлагал деньги, чтобы Андрей пошел к нему домой. Старика Андрей вместе с приятелем избил. Тут я раскрыл глаза. - Удивительно, что мы с тобой дружим. Такие разные. Я на футбол не езжу, в электричках не блюю, водку не пью. - Помрешь здоровым. Ну, сошлись как-то. Не бывает, что ли? Я промычал: бывает, конечно. Андрей толкнул меня. - Уходят, - кивнул он на девушек. Мы снова пустились в путь. Из карьера, пройдя по тропинке, выбрались на бетонную дорогу, которая вела в город. Андрей заметно выдохся, поэтому шли мы вяло. Девушки стали чаще оглядываться, потому что мы отставали. Черненькая даже замедлила ход, сделав вид, что поправляет обувь. Но мы тоже остановились, не стали нагонять. Она, судя по всему, обиделась, догнала подругу, и они пошли еще бойчее. Когда подруги по дороге дошли до центральной улицы, мы медленно топали далеко за ними. Они недолго стояли на обочине. Затем появилась машина, девушки запрыгнули в нее и исчезли.
Еще несколько часов мы лениво гуляли по городу, обойдя, наверное, почти все его закоулки, знакомые и не очень. Зашли ко мне, пообедали, и снова отправились гулять. Уже вечером Андрей предложил зайти к его приятелям, собиравшимся в подвале жилого дома на его улице. Обустроенный подвал освещался одной лампочкой, болтавшейся под низким потолком. Стоящий в углу светильник с голубым плафоном отбрасывал бледное свечение на стену. На большом столе с покарябанной столешницей была разложена нехитрая еда и стояли две бутылки. Одна с бурой жижей, считавшейся за вино, другая с самогоном. Всего в подвале мы увидели четверых. Друзей Андрея я не знал, мы принадлежали к разным компаниям. Двое, которые скучились на протертом диване, напоминали братьев: маленькие, белобрысые, с похожими лицами, в футболках с надписью «ЛДПР». Они смеялись над анекдотами, которые без устали рассказывал третий, круглолицый, с ранними залысинами и веснушчатым носом. Он сидел рядом на хлипком стуле. Мне почему-то никто не назвал их имен, считая, вероятно, что я их знаю. Чтобы не запутаться, про себя я стал называть их Ханыга, Хапуга и Ханурик. Андрей представил мне только четвертого, Макса. Ему было двадцать лет, весной он вернулся из армии и до сих пор праздновал своей возвращение. На его лице блуждала пьяненькая улыбка, а глаза выдавали доброго и безобидного человека. Необычной была его одежда: в мрачном, сыром, хулиганском подвале он был в костюме. Макс беспокойно копошился в неповоротливом кресле, его галстук выбивался из-под застегнутого пиджака, и он постоянно убирал его обратно. Пока мой друг говорил с приятелями, я сел на шатающийся стул возле стола. Сидел недолго, так как вскочил от неожиданности, когда рядом со мной Хапуга включил кассетный магнитофон. Зазвучала Алла Пугачева. Ханыга и Ханурик тут же стали подпевать, взмахивая руками: - Ах, какой был мужчина!.. Настоящий полковник!.. Сцена напоминала нелепую карикатуру. Молодежные компании я представлял себе иначе. Ко мне, чуть пошатываясь, приблизился Макс. Он протянул бутылку с бурой жидкостью. Я сказал, что не пью, и краем глаза уловил подозрительный взгляд Ханурика. Макс кивнул и, облокотившись на меня, проорал в ухо, перебивая сильный голос Пугачевой: - С детства костюмы не люблю. Никогда не ходил. А тут мать купила. Надо, говорит. Надо! На работу устраиваюсь. А без костюма – никуда. - Серьезно? – спросил я, чтобы поддержать разговор. Макс надолго задумался, после чего выдал: - Трагедия. Я его сегодня только надел, а уже терпеть не могу. Знаешь, что я сейчас сделаю? Он отцепился от меня и стал оглядывать подвал. Подошел к столу и, схватив кусок сыра, стал яростно тереть им рукава пиджака. - Пусть, пусть грязным будет, - приговаривал Макс. Андрей отобрал у него сыр и усадил в кресло. - Андрюха, ты тоже служить идешь. Если можешь, оставайся в армии. На гражданке делать нечего. Оно и в армии делать нечего, но здесь тем более. Я ведь что… я ведь неделю назад в военкомат пошел. Говорю: возьмите меня обратно в армию, служить хочу. Посмеялись только. Не взяли. Теперь я вот в костюме, ищу работу. Он затих. Тяжелая дверь в подвал открылась, зашел парень, лет двадцати пяти, высокий, серьезный, с барсеткой в руке. Это был, как я понял из радостных реплик, Миха Козлов. Он работал экспедитором в Москве и часто уезжал в командировки. Из последней, двухнедельной, вернулся только сегодня. Ему стали предлагать самогон. Он попросил налить, сказав, что сейчас приведет свою девчонку. Вышел. А вернулся он с нашей знакомой беленькой. Была она в купленных на рынке босоножках. Увидев Андрея, она удивилась, но ничего не сказала. Андрей, как и я, был удивлен не менее. - Бегали-бегали, а вот тебе, - прошептал он мне. Миха, уверенно отпивая самогон прямо из бутылки, хриплым голосом долго рассказывал о своей поездке на Урал. Ханыга, Хапуга и Ханурик дружно смеялись. Макс мирно посапывал в кресле. Я стоял в стороне, поглядывая то на Беленькую, то на Андрея. Они смотрели друг на друга, только мой друг улыбался, а она нет. Отвлекшись, я не заметил, как сначала на улицу вышла она, затем он. Обнаружил, что их нет, только когда на улицу покурить вышел Миха. Тут же с улицы раздались женские выкрики, а за ними возня. Я выбежал из подвала и тут же почувствовал сильный удар в скулу, от которого свалился на землю. Как оказалось, удар Михи предназначался Андрею, но достался мне. Меня отвели в подвал и дали выпить. Не очень соображая, я выпил то, что мне налили. Крепкая влага обожгла рот. Я задохнулся, зато сразу пришел в себя. Андрея рядом не было. Миха и беленькая целовались. Макс заснул в кресле. Веселая троица закурила самокрутки с травой. На меня внимания не обращали, и я спокойно ушел. Андрей ждал меня на углу дома. - Я думал, ты там заночевать решил, - сказал он. – Сильно приложили? - Боевое крещение, - ответил я. – Раньше никогда не были. - От тебя еще и пахнет. - Считай, отметил боевое крещение. Первый раз в жизни выпил. Он рассказал. Когда беленькая зачем-то вышла из подвала, Андрей не выдержал и последовал за ней. Весь день он вел методичную осаду крепости, демонстрируя ей свои силы на расстоянии, пытаясь покорить одним лишь видом, а теперь решил, что лучше всего стремительная атака. И он ринулся на штурм. Но беленькая подняла тревогу, вызвав из подвала подкрепление. Андрей отделался неприцельным ударом в голову и после моей контузии покинул поле битвы. - Теперь мне все про нее ясно, - подвел Андрей итог. – Девочка для взрослого мальчика. Хотя глазки строила, ты же видел. Шалава. Словом, жениться на ней он больше не собирался. Хотя его дом был рядом, он проводил меня до моего. Во дворе мы попрощались.
фото В. Куприянов
|
Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ" Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон» "МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона) «Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2 "ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове) |
Москва